– Да что же это? ЧТО ЭТО ЗА БЕЗУМИЕ?!
– Рафа!
Хлоя в ужасе подбежала к старику. Священник же ухватился за нее и, брызжа слюной, затрясся. Казалось, он вот-вот развалится.
– О Рафа, Рафа…
– Х-хлоя, эт-то Джамал. Он… пишет стихи. О-он… о Боже… Боже…
Диор стоял в воротах, закусив рукав и глядя на меня. В спину ему из долины, трепля полы волшебного кафтана, дул кусачий ветер. То, что всех до единого в обители перебили, мальчишка понял не хуже меня. Он знал это столь же верно, как и то, что темное солнце опускается за горизонт. И все из-за…
– Все это из-за меня, – прошептал он.
Рубака взяла мальчишку за покрытую шрамами руку.
– Не говори так, цветочек.
Он посмотрел на Сиршу: на его глазах набухли слезы, во взгляде читалось четкое понимание.
– Сирша, – пробормотал я. – Останься здесь и присмотри за остальными. Я поищу выживших.
Рафа утробно взвыл, исторгая животные всхлипы, а я переглянулся с Хлоей: та прижимала священника к груди, утешая его и раскачиваясь, точно мать, она смотрела на зверства воспаленными слезящимися глазами. Я же, стиснув зубы и вскинув Пьющую Пепел, двинулся к библиотеке.
Дверь была обуглена, в воздухе витал запах застоявшегося дыма. Из-под ног у меня взлетали хлопья пепла, а на окнах чернела копоть. Увиденное повергло меня в уныние, и какая-то часть меня страдала даже сильнее, чем при виде трупов снаружи. Меч прошептал серебряным, полным скорби голосом:
Книги. Тысячи книг. Кодексы в латунной оправе, в резных деревянных переплетах. Пергаментные свитки и тома – каждый с любовью расписанный цветными миниатюрами. Их все, как шлак, пошвыряли на пол и подожгли. Все до последнего. Сожгли, сука, дотла.
Я опустился на колени у черной груды, пролистал загубленные страницы. Знания гениев, святых и язычников, тысячи истин и тысячи обманов, и все – достойные своего рассказа истории. Они обратились в пепел, ощущая вкус которого на языке, я прошептал:
– Жизнь без книг – жизнь впустую.
Обыскав другие постройки, я нашел лишь трупы и остатки оборванных жизней. Тарелки с объедками, незаконченный венок в келье… Я вышел из пустого собора, нещадно преследуемый запахом пролитой впустую крови и терзаемый жаждой. Фонтаны в форме ангелов лили в овальные пруды солоноватую воду. За собором вдоль краев утеса шла высокая стена, а за ней был обрыв футов в полтораста, который оканчивался пенными водами рек.
На стене, глядя вниз, на серые ледяные потоки, стоял Рафа.
Священник обернулся, когда я, поднявшись, подошел к нему. В пальцах он теребил висевшее на шее колесо. Лицо старика избороздили морщины, а щеки блестели от слез. Я не сказал ни слова. Просто не нашелся.
А потом… зазвучала музыка.