– Из-за этого кафтана тебя чуть не прикончили. Снова. И магии в нем было не больше, чем в поросячьей жопе.
– Ты не прав. – Она покачала головой, глядя на меня сквозь пламя. – О, он не сдержал бы удара зачарованным клинком, не позволил бы мне странствовать по разным мирам или совершить еще что-нибудь этакое, о чем пропел бы наш бедняга Бэл. – Тут она повесила голову и принялась ковыряться в обгрызенных ногтях. – Хочешь знать, на что был способен этот кафтан?
– Хочу, не хочу… ты все равно расскажешь, мне кажется.
– В нем я могла ходить по темным улочкам, не озираясь по сторонам. В нем я могла войти куда угодно, и никто не ел меня глазами. В нем я могла говорить громко, и надо мной не смялись, а если кто начинал распускать грязные лапы, то я могла пригрозить расправой. В нем я могла делать все, в чем уже отказано твоей дочери, а ведь она начинает понимать, что именно этот мир творит с девушками.
Диор со вздохом убрала со лба пепельно-белые волосы.
– Я любила этот кафтан.
– А кто-то распускал лапы? – тихо спросил я.
Ее взгляд сделался алмазно-твердым.
– Моей маме нравились плохие мужчины.
– Моей тоже, – грустно улыбнулся я.
Диор немного смягчилась, ее лед слегка подтаял.
– Моя, насколько я знаю, вампиров в дом не приводила. Так что твоя мою, выходит, уделала.
– Вы были похожи?
– Ни капельки, – прорычала Диор.
– Я про… Эсан. Род Грааля. Ее кровь…
– Ты имеешь в виду, умела ли моя мама исцелять? – Диор злобно сплюнула в костер. – Если и так, она об этом не знала. Иначе стала бы разливать свою кровь по бутылкам и продавать, как продавала всю себя без остатка.
– Она была куртизанкой?
– Она пристрастилась к опиуму. И выпивке. Хочешь называть матерью женщину, которая продается за то, чтобы потакать пристрастию, а дочь морит голодом так, что та идет в куртизанки, то как знаешь. Я ее называла словом попроще.
– А твой папа?
Девица молча пожала плечами и показала мне папаш.