– Да, я немного увлекся. Зато теперь мне все ясно. Слушай.
И я рассказал Джону о том, как Пуаро решил сделать повторный анализ какао.
– Ничего не понимаю, – перебил меня Джон. – Бауэрстайн ведь уже сделал этот анализ!
– В том-то и дело! Я сам сообразил это только сейчас. Неужели ты не понимаешь? Если Бауэрстайн убийца, то для него было проще простого подменить отравленное какао обычным и отправить его на экспертизу. Теперь понятно, почему там не обнаружили яд. И главное, никому и в голову не придет заподозрить в чем-то Бауэрстайна – никому, кроме Пуаро!
Лишь сейчас я оценил в полной мере проницательность своего друга! Однако Джон, кажется, все еще сомневался.
– Но ведь он утверждал, что какао не может замаскировать вкус стрихнина!
– И ты ему веришь? К тому же наверняка можно как-то смягчить горечь яда. Бауэрстайн в этом деле собаку съел: как-никак – крупнейший токсиколог!
– Крупнейший кто? Повтори, пожалуйста.
– Он досконально знает все, что связано с ядами, – пояснил я Джону. – Видимо, Бауэрстайн нашел способ, позволяющий сделать стрихнин безвкусным. Вдруг вообще не было никакого стрихнина? Он мог использовать какой-нибудь редкий яд, вызывающий похожие симптомы.
– Допустим, ты прав, только как он подсыпал яд, если какао, насколько мне известно, все время находилось наверху?
Я пожал плечами и вдруг... вдруг с ужасом понял все! В эту секунду у меня было только одно желание – чтобы Джон подольше оставался в неведении. Стараясь не показать виду, я внимательно посмотрел на него. Джон что-то напряженно обдумывал, и я вздохнул с облегчением – похоже, он не догадывался о том, в чем я уже не сомневался: Бауэрстайн имел сообщника!
Нет, этого не может быть! Не верю, что такая очаровательная женщина, как миссис Кавендиш, способна убить человека! Впрочем, история знает немало подобных примеров. Внезапно я вспомнил тот первый разговор с Мэри в день моего приезда. Она утверждала, что яд – это оружие женщин. А как объяснить ее волнение во вторник вечером? Может быть, миссис Инглторп узнала о связи Мэри с Бауэрстайном и собиралась рассказать об этом Джону? Неужели миссис Кавендиш выбрала такой страшный способ, чтобы заставить ее замолчать?
Я вспомнил загадочный разговор между Пуаро и мисс Говард. Так, значит, они имели в виду Мэри! Вот, оказывается, во что не хотела поверить Ивлин! Да, все сходится. Неудивительно, что Ивлин предложила замять дело. Теперь стала понятной и ее последняя фраза: «Но ведь сама Эмили...», действительно, миссис Инглторп сама предпочла смерть позору, который угрожал ее семье.
Голос Джона отвлек меня от этих мыслей.
– Есть еще одно обстоятельство, доказывающее, что ты ошибаешься.
– Какое? – спросил я, обрадовавшись, что он уводит разговор в сторону от злополучного какао.
– Зачем Бауэрстайн потребовал провести вскрытие? Ведь Вилкинс не сомневался, что мама умерла от сердечного приступа. Непонятно, с какой стати Бауэрстайн стал бы впутываться в это дело?
– Не знаю, – проговорил я неуверенно, – возможно, чтобы обезопасить себя в дальнейшем. Он же понимал, что поползут разные слухи, и Министерство внутренних дел все равно могло потребовать провести вскрытие. В этом случае Бауэрстайн оказался бы в очень затруднительном положении, поскольку трудно поверить, что специалист его уровня мог спутать отравление стрихнином с сердечным приступом.
– Пускай ты прав, но я, хоть убей, не понимаю, зачем ему понадобилась смерть моей матери.
Я вздрогнул – только бы он не догадался!