– Ты слишком сгущаешь краски.
– Легко тебе говорить! Еще бы, тебя не осаждает стадо орущих журналистов. На тебя не пялится каждый болван на улице. Но и это не самое страшное! Гастингс, тебе не приходило в голову, что вопрос, кто это сделал, стал для меня настоящим кошмаром? Я все пытаюсь убедить себя, что произошел несчастный случай, поскольку... поскольку теперь, когда Инглторп вне подозрений, получается, что преступник – один из нас. Да, от таких мыслей можно и правда сойти с ума! Выходит, что в доме живет убийца, если только...
И тут мне в голову пришла любопытная мысль. Да, все сходится! Становятся понятными действия Пуаро и его загадочные намеки. Как же я не догадался раньше! Но зато теперь я смогу рассеять эту гнетущую атмосферу подозрительности.
– Нет, Джон, среди нас нет убийцы!
– Я тоже надеюсь на это. Но кто тогда убийца?
– А ты не догадываешься?
– Нет.
Я опасливо огляделся вокруг и тихо, но торжественно провозгласил:
– Доктор Бауэрстайн.
– Это невозможно!
– Я бы не сказал.
– Но на кой черт ему понадобилась смерть моей мамы?
– Не знаю, – честно признался я, – Пуаро тоже его подозревает.
– Пуаро? Неужели? Но ты откуда знаешь?
Я рассказал Джону, как взволновало Пуаро известие, что доктор Бауэрстайн приходил в усадьбу в тот роковой вечер.
– К тому же, – добавил я, – он дважды повторил: «Это меняет все дело». Ты сам подумай – Инглторп утверждает, что оставил чашку в холле. Как раз в этот момент туда заходил Бауэрстайн. Проходя мимо, он мог незаметно подсыпать в кофе яд.
– Но это очень рискованно.
– Но возможно!
– А откуда он мог узнать, что это мамина чашка? Нет, Гастингс, тут концы с концами не сходятся.
Но я не собирался сдаваться: