Паучье княжество

Приближалось время обеда.

Захлопнув за собой дверь и задвинув щеколду, Настя со скрипом повернула вентиль крана. В оловянный чан закапала ледяная вода.

Схватив со стеклянной полки мыло, приютская принялась тереть им руки и подол платья.

– Ах, до чего же ты хорошенькая! – тётка Паулина принимается оттирать Насте руки и ногти: в большом чане с горячей водой. – Только перестань, прошу тебя, ныть. Агата получила по заслугам. Но ты ведь не такая глупышка, правда?

Ныть девочка в тот вечер так и не перестанет. Рыдания будут душить её и на следующий день. И через день. В конце концов, тётке всё же придётся поделиться с ней настойкой опия. И в ту ночь – третью со дня казни – Настя впервые в своей жизни почувствует себя надёжно спрятанной от всего дурного.

Бросив мыло на дно чана, Настя принялась царапать руки ногтями, оттирая, отдирая всю грязь, налипшую на неё за это утро.

– Убрала бы хоть паутину! Что у тебя здесь за свинарник? – Тётка хватает с табурета аккуратно сложенную Настину сорочку и швыряет в натянутую между ножек кушетки паутинку.

Тётя Паулина не права. Комната племянницы хоть и была чердаком, но уж свинарником не была точно.

Здесь всегда царил идеальный порядок – хорошо выметенный пол, всегда протёртая от пыли скудная мебель, аккуратно сложенная одежда.

Разумеется, так было не сразу, но частые тёткины приёмы и разнообразие гостей довольно быстро приучили её племянницу к уборке. Чистота – это чуть ли не единственное, что Настю вообще интересует. Наводить её – настоящая отдушина.

Платье было оттёрто. На руках давно не было грязи. Но Настя всё царапала и царапала их ногтями. И на красных следах расчёсов стала выступать кровь.

– Убери это! – в тот вечер всё начинается с того, что тётка снова принимается попрекать племянницу развешанной по всем стенам паутиной.

На самом деле пауков в тёткином доме нигде, кроме чердака, и не водится. А оттуда они, несмотря на все Настины усилия, никак не хотят убраться.

Спустя время девочка научилась их не бояться. А под «Белой вуалью» – «лекарством от истерии и беспокойства», как тётка привычно его называет, щедро вливая настойку ложку за ложкой в иван-чай, – может даже брать их в руки. Особенно одного, маленького. Деметра – так Настя решает назвать питомца, рассудив, что раз маленький, значит, паучиха. Её тайная и единственная подружка. Знавшая слишком много, чтобы – будь она человеком – пожалуй, остаться в живых.

С Деметрой Настя говорит, даже не будучи в дурмане. Просто так. Лёжа на соломенном матрасе, свесив голову вниз – паучиха свила себе дом у ножки кушетки.

– И всё-таки почему ты г'ешила жить здесь? – спрашивает девочка в тот самый вечер, со страхом и каким-то трепетом ожидая очередной порции «лекарства». – Неужели из всех домов на свете тебе пг'иглянулся именно… этот?

Паучиха, разумеется, ничего не отвечает. Лишь неподвижно сидит на тонком кружеве собственной паутины.

– Пора принимать лекарство, – раздаётся за дверью глухой тёткин голос.

Сомнений быть не может – она-то его уже успела принять.

Голова у Насти шла кругом. Она подняла глаза на своё отражение в висящем над умывальником зеркале. И встречается с совершенно безумным взглядом огромных голубых глаз.