Паучье княжество

– Не смейте с ней заговаривать. Всевышняя не прощает изменниц, а коли заговоришь с нею – тоже станешь изменницей!

У Маришки чесались щёки. Она не замечала сперва. А когда прикоснулась к ним пальцами, под ногти скользнула влага. Она нащупала собственные слёзы. Она… плакала, и сама не знала, давно ли.

Приютская поспешила стереть дорожки слёз рукавом.

– Эй, ну чего ты? – Настя прервала свой нескончаемый поток восторгов.

Маришка не ответила. Ей вообще-то хотелось вскочить на ноги и закричать громко, на всю залу: «Я ни в чем не виновата! Ничего там не было!»

Завопить об Анфисиной клевете. О бессовестном Володином молчании. Но вместо того продолжала твердить себе: «Не смей оправдываться. Оправдываясь, ты признаёшь вину».

И она не смела. Потому что ей действительно было не за что оправдываться. Потому что она ни в чём не была виновата. Кроме разве что того, что ей взбрело в голову поиграть с Навьими крысёнышами в глупые «туки-та».

Отчего молчал Володя?

Маришка снова позволила себе покоситься на него.

«Кто ты – поборник справедливости или простой очковтиратель?» – однажды на уроке насмешливо поинтересовался у него господин Яков.

А Володя ничего тогда не ответил. Посчитал, по всей видимости, это ниже своего достоинства. Как и теперь, вероятно.

«Почему ты молчишь?»

Приютская против воли засунула в рот ложку похлёбки.

Володя молчит. Не присоединяется ни к стану остальных, ни к её собственному. Он словно повис где-то посередине – ни вашим, ни нашим. И оттого казался теперь он Маришке ещё более мерзким. Трусливым.

«Цыганское отродье, каким был, таким остался».

От яркого солнца всё-всё перед глазами: и трава, и деревья, и забор – приобретает тусклый, белёсый оттенок, будто припудренное мукой.

Маришка играет у крыльца – острым камнем режет на мелкие части грубые стебли лопуха. Тоже совсем не зелёные, а какие-то серые. Маришка сильно щурит глаза от света. Он такой резкий, колючий.

Калитка открывается с жалобным скрипом, и третий раз за неделю заводят их – беспризорников. «Уличных крыс» – как любит называть их сторож.

Сегодня – это пара мальчишек: один совсем чернявый, будто цыган, а второй белобрысый, безбровый. Сине-розовые от побоев, они кажутся одних лет с Маришкой. Или чуть старше?

– Опять облавники, что ли? – удивляется Варвара, когда часом позже приютские заканчивают обеденную молитву и принимаются за куриный бульон. – Так их много уже, кошмар…