Ковальчик пыталась быть спокойной. Пыталась не видеть в Настином любопытстве подвоха, издёвки… Ничего такого. Этого и не могло быть, ведь Настя… никогда не была тем человеком, что издевался над ней.
– Но… – снова попыталась подружка.
И Маришка не выдержала:
– Пожалуйста! – голос был ломким, каким-то неправильным. А всё равно возглас получился громким. – Просто замолчи же уже!
Маришка не хотела бы замечать, да всё равно не получалось – гул вокруг стал стихать. Потому что теперь
– Пг'екг'асно! – Настя вдруг швырнула ложку в миску, и столешница усеялась каплями похлёбки.
Теперь
– Прекрасно! – вторила Ковальчик, с остервенением принявшись оттирать подол, на который похлёбка тоже попала.
– Я пг'осто хотела… – Настя, слава Всевышним, тоже приметила стихнувших приютских, устремивших на них свои взоры. Но это, разумеется, не заставило её саму замолчать. – Г’азве он не нг'авится тебе? Я имею в виду…
–
– Поболтают и пег'естанут! – отрезала Настя, обиженно кривя губы. – А я-то не слепая, знаешь? Я видела, как ты на него смотг'ишь.
– Я не хочу говорить об этом, поймёшь ты уже или нет?! – прошипела Маришка, уставившись прямо подружке в глаза.
Настя молча выдержала её взгляд. Долгих несколько секунд, совсем не мигая, словно неживая. Словно кукла… Затем подружка хлопнула глазами и вдруг примирительно, как ни в чем не бывало
Всего доля мгновения, а лицо её вдруг так переменилось… Маришка отпрянула.
А Настины губы складывались в «а» и «о», из них вылетали слова. Сказанные тоном весёлым и беззаботным:
– А меня сегодня Александг' на чег'даке подкаг'аулил, пг'едставляешь? – она чуть понизила голос. – Я там убиг'аться должна была, а он меня ка-ак напугает! Вот же дуг'ачок…
Маришка так опешила, что перестала даже замечать гробовую тишину вокруг. Она таращилась на подружку. А происходящее казалось всё более и более неправдоподобным. Настолько, что на миг приютской подумалось:
«Хоть бы всё это было сном…»
А Настя тем временем рассказывала об их с Александром недавней встрече. Щебетала без умолку, восторженно и тихо, пока голос её не затерялся во вновь поднявшемся всеобщем гуле, когда Маришка опять погрузилась в свои невесёлые мысли.