Паучье княжество

22
18
20
22
24
26
28
30

Слова эти… давно крутятся на языке. Уж больно часто слышит она их от старших – мальчишек-выпускников, прислужников приюта, даже учителей…

Но они-то делают это втихую, за спиной цыганёнка. А вот она…

Володины глаза округляются как два золотника. И Маришка становится первой, кому за те слова приходится заплатить.

Цыганское отродье хорошенько её лупит, и чёрные синяки скорбным напоминанием о собственной глупости ещё долго украшают бледное девчоночье лицо. Пока не сменяются новыми, куда более уродливыми и многочисленными. Подарками от выпускниц – за бусики…

– Да завалите уже! – рявкнул Володя, и Маришка, вздрогнув, вскинула голову.

Дважды ему повторять не пришлось, вся обеденная зала вылупилась на него в полном безмолвии. Даже Настя перестала болтать.

– Не забывайся, щенок! – Анфиса приподнялась с учительского места, на котором с чего-то решилась сидеть.

Её лицо стремительно набралось краски, ноздри подрагивали от возмущения.

Приютский не одарил её даже взглядом. Он по-прежнему смотрел в свою миску. И только желваки, перекатывающиеся по щекам, выдавали, как сильно тот зол.

Маришка попыталась сглотнуть ком в горле, но тот всё никак не хотел проскальзывать ниже по глотке. Она не могла отвести глаз от Володи. В груди… глупо-преглупо затеплилась надежда.

Она успела вовремя пресечь это в себе.

Володя ничего больше не стал говорить. Не удосужился даже одарить залу взглядом – как бы сделал обыкновенно, желая увидеть воздействие, произведённое собственными словами. Продолжил молча сидеть, будто был здесь и не здесь одновременно.

И тогда понемногу сиротский гул стал возвращаться. Сначала они принялись перешёптываться, поглядывая на Володю хоть и с опаской, но до ужаса любопытно. Ежели что – они хорошо знали – он мог кому-то и засадить. Однако затем, определив, что никакой угрозы больше от того не исходит, приютские и вовсе загалдели во весь голос.

Словно проклятый птичий базар.

– Он заступится за тебя, – восторженно пообещала Настя, пихнув подругу в бок. – Я увег'ена, вот увидишь! И ты наконец пег'естанешь киснуть. Сег'ьёзно, на тебе лица нет. Нельзя так, ты показываешь свою слабость.

Анфису вновь поднявшееся возбуждённое жужжание, казалось, совершенно не тревожило. Маришка покосилась на неё и была неприятно удивлена, что взгляд, коим служанка окидывала обеденную залу, был далёк от раздражённого. Будто бы даже наоборот.

Она была… довольна?

«Ей будто то и нужно…»

В иной раз Маришка сразу же бы поделилась наблюдением с Настей. Но сейчас… Сейчас ни ей самой, ни подруге было совсем не до того.

Настино ненормальное воодушевление лишь подбрасывало головешек в костёр. Она просто… не замечала очевидного, не уделяла тому никакого внимания и… Маришкиному самообладанию близился конец – от обиды и стыда уже жгло горло.