Паучье княжество

Тётка Паулина поселила её на чердаке. Назвала его «её комнатой». Оставила там сразу, как привела в свой большой вычурный дом. В день, когда казнили Агату.

Огонь, проглотивший спичку, обжёг Настины пальцы и потух, когда она подула на них. Чердак снова стал серым.

Разумеется, она не собиралась убирать здесь в одиночку. Да и вообще оставаться здесь дольше необходимого. Ей только надобно было обождать, пока смотритель уберётся с лестницы. Чёртов полоумный Терентий. Он до ужаса странный, ей не хотелось проводить с ним наедине ни мгновения. А потому она не спешила уходить. Как, впрочем, и приниматься за работу.

Нашли дуру, с неё на сегодня было достаточно.

Она никогда не отлынивала от уборки. Вообще-то это занятие ей… даже нравилось. Необъяснимо успокаивало. Да и к тому же Настя так сильно ненавидела грязь…

Покорпеть над ведром, зато потом увидеть, как всё вокруг преобразилось – будто чудо какое, – это дарило такое удовлетворение. Но это совсем не значило, будто она будет здесь отдуваться за всех.

Настя стояла на месте, окидывая мрачным взглядом представшее убранство. И только чиркала спичку за спичкой, не желая оставаться наедине с холодным полумраком.

Память уже злорадно подкидывала запрятанные подальше в сознании мерзкие речи Маришки об умертвиях и пропаже Танюши. И она почти повернула обратно, когда одёрнула себя.

Маришка лгала. Маришка всё выдумала. А за дверью поджидает с ума сдвинувшийся Терентий.

«Ненавижу быть одной». – Настины кулаки сжались.

Она вновь чиркнула спичкой.

– Полно, милочка, – тётка Паулина опускает в свой чай до краёв наполненную ложку «Белой вуали». – Будешь послушной, тогда и посмотрим, что можно сделать. Откуда мне было знать, что ты такая трусишка.

– В доме ведь так много комнат… – Настя вытирает слёзы с щеки кулаком.

– Это мой дом и мои комнаты, милочка! – тётка окидывает её оценивающим взглядом. – Я тебе, разумеется, соболезную. Но никак не пойму, я что – похожа на благотворительное заведение? К тому же за тобой тянется тако-о-ой шлейф… Сестрица, родители… Но тем не менее… На твоём месте я бы дважды подумала, прежде чем привередничать. С твоей репутацией лучше в казённые дома-то не попадать. Я тебя спасла. Пока что. Потому что пожалела, да. Но это, дорогуша моя, не значит, будто надобно мне садиться на шею. Не нравится жить на чердаке? Хочешь другую комнату? Ну так заслужи! – она особенно выделяет последнее слово.

Настя сорвалась с места, принимаясь мерить шагами комнату. Ведро с тряпкой тяжело болталось, свисая с согнутой в локте руки. Деревянная ручка больно впивалась в кожу.

Обойдя груды рухляди – когда-то служившие стеллажами и стульями, а теперь запылённые и заваленные разной мелочовкой вроде склянок, буклетов, складной подзорной трубы, – Настя остановилась у окна. И повернулась к нему спиной.

Она стояла в самой светлой части чердака. На два шага справа и слева от неё расползались пробивающиеся сквозь доски дневные лучи. Чуть дальше чердак уже был погружён в полумрак. А если смотреть совсем вглубь – то там… там была густая чернота.

Настя сжала коробок. Спичек оставалось немного.

Она поставила ведро на пол. Деревянная ручка со звоном ударила о металлический бок. И от этого звука – пускай и ожидаемого – приютская вздрогнула.

До её ушей донёсся едва уловимый шорох. И она стиснула зубы. Наверняка просто почудилось.