– Это совершенно беспочвенный миф, который популяризовали в прошлом веке культурные релятивисты… Хотя скорее казуисты. Представители изолированных культур оказались не менее, а иногда даже более жестоки, чем мы. Они точно так же завидуют, крадут, насилуют, убивают. После проверочного исследования оказалось, что самоанский рай, о котором писала Маргарет Мид, попросту сфабрикован. Второй исследователь приводит примеры убийств и изнасилований, совершенных среди самоа.
– А война?
– Воюют, разумеются. У нашей цивилизации нет патента на войну. Изолированные деревни тоже прекрасно дерутся. И война, и грабеж, и убийство, и изнасилования сидят в мозгу, потому что их туда заложила эволюция.
– Человек способен выбирать, – тихо возразил я. – Я виноват. И способен понести за это ответственность. И не собираюсь оправдывать вот эту вот всю грязь, о которой ты говоришь.
– Я тоже не собираюсь.
– Что?..
– Если убийство, грабеж и насилие появились из эволюционной необходимости, то любовь и способность на самопожертвование – тоже. В нас борются разнонаправленные, но порожденные равной необходимостью для выживания модули. Некоторые из функций в данный момент совершенно не нужны, но они упорно сидят внутри. Во времена, когда людям отчаянно не хватало пищи, на авансцену вышел тот модуль, что отвечает за нашу любовь к сладкому, потому что он помогал запасать нашему телу энергию. Но в современном обществе с его переизбытком продуктов эта любовь сильно мешает диете.
– И ты хочешь сказать, что модули, влекущие нас к убийству и изнасилованию, – тоже устаревшие функции?
– Не знаю. Может, они не устарели, но неактуальны именно при современном культурном контексте. Однако совершенно бесспорно, что грамматика, которая подталкивает к массовой резне, тоже заложена одним из модулей.
– Не понимаю.
Джон Пол поглядел на озеро Виктория, которое простиралось за моей спиной, точно полотно, обрамленное рамой окна. Прямо сейчас множество семей вокруг него задыхались от нужды, умирали с голоду и кое-как выживали, торгуя телом.
– Предположим, что случилась засуха. Это я сейчас про то время, когда человечество еще не познало все выгоды сельского хозяйства. Люди обнаружили, что собираться в группы, любить друг друга и помогать, чтобы преодолевать невзгоды, намного выгоднее и стабильнее, чем предавать и подставлять. Кто знает: может, гены так эволюционировали; может, культура развилась, но, так или иначе, механизм способствовал адаптации к окружающим условиям. Но вот поселение разрослось, а тут вдруг случилась засуха, и еды на всех точно не хватит. Что делать? Если не отказаться от альтруизма, то община полностью вымрет, так?
Я начал понимать, к чему клонит Джон Пол.
– Значит, грамматика геноцида сыграла свою роль, когда стала заканчиваться еда?
– Да, – кивнул Джон Пол. – Она пережиток той эпохи, когда человек не мог контролировать количество пищи. У других видов для воздействия на всю популяцию используются феромоны и другие пахучие вещества. Однако у человека обоняние давно регрессировало. Из средств массового воздействия подходит только язык. У нас нет других средств передачи информации не от индивида к индивиду, а от индивида к группе.
Просвещенная жестокость.
Резня ради выживания.
Я дрогнул. Что мешает назвать обществом даже самое примитивное образование, если у него есть средства коммуникации и альтруизм? Эта самая грамматика геноцида не раздувает индивидуальный уровень агрессии. Джон Пол упоминал, что при нацистах сами евреи тоже говорили тем же самым языком. Получается, что грамматика воздействует не на индивидуума. Да, она заражает каждого конкретного человека, но проявляется функция модуля в обществе целиком. Система ценностей искажается в определенном направлении, и по пьяному воздуху разливается настроение грядущего геноцида и резни. Когда процесс достигает определенного порога, люди с ослабленным модулем совести срываются с поводка, и начинается кровопролитие.
– Но ведь… – Я вспомнил, что мне когда-то говорил Уильямс. – Но ведь эволюционный признак, вредящий индивиду, почти не закрепляется в генофонде! На самом деле лемминги не прыгают со скал!
– Он и не вредит, – улыбнулся Джон Пол. – После резни размер популяции сокращается, вопрос недостающего пропитания оказывается решен. Для этого и заваривалась вся каша. На самом деле тут как с маскингом совести: для индивида так даже лучше. Такой механизм вполне стоит того, чтобы его закрепить.
ebooksa