Получается – и, если так подумать, это совершенно очевидно, – что для рядового гражданина патриотизм стал движущей мотивацией войны только тогда, когда рядовые граждане вообще туда попали. То есть с рождением демократии. Кто сам выбрал развязать войну, тому за нее, разумеется, и отвечать. Патриотизм – и есть та самая ответственность.
Чтобы защитить родных. Ради отцов, матерей и сестер.
В сущности – самопожертвование из соображений ограниченного определенной областью альтруизма. Иными словами, воевать можно за любовь. И странным образом несовместимые, казалось бы, побуждения, альтруизм и жестокость, выступили в гармонии.
Вот о чем говорил Джон Пол.
Я люблю, следовательно, убиваю.
– Когда случился ядерный взрыв и я потерял жену и дочь, твердо решил, что больше такого не допущу. Довольно мы хлебнули горя.
– Ты же сам столько его приносишь! – Люция закусила губу. – Из-за тебя столько людей погибло… Столько страданий!
– Да, но мы этого горя не видим.
Лишь в этот миг мне послышалась в его голосе толика отчаяния.
– Что ты хочешь сказать?
– Люди видят только то, что хотят видеть. Им все равно, какие ужасы творятся в мире. Зачем на это смотреть? Только почувствуешь, что совершено бессилие – и совершено, кстати, обоснованно. Поэтому люди оправдываются, что все равно не в силах что-то изменить, и ничего не делают. И все же я вырос в этом мире. Ходил по «Старбаксам», закупался на «Амазоне», жил и тоже смотрел только на то, что хотел видеть. Я люблю свой деградировавший мир и очень дорожу людьми, которые там живут. Цивилизация… Совесть очень хрупка, она легко ломается. В целом цивилизация идет в сторону счастья для человека, но нам еще так далеко до цели. Если честно, то прямо хочется, чтобы из мира скорее ушло все плохое.
Мир из клиповых каналов CNN. Универсальность «Домино». Пятнадцать минут на стриминговых сервисах. Метаистория, которую прослеживают только до определенного уровня. Вот на какой стадии топчется наша мораль.
– Люди с ума сходят по информационному контролю, но на самом деле он не особо помогает бороться с терроризмом. Потому что когда тот рождается из настоящего отчаяния – что самоподрыв, что самолет, превращенный в авиабомбу, – это саморазрушительное действие, которое невозможно отследить. Пытаться снизить уровень терроризма, порожденного отчаянием внутри общества, невозможно, да и бесполезно.
– Я про это слышала: Люциус то же самое говорил…
– И я подумал: пусть возненавидят друг друга прежде, чем успеют обратить свой гнев на нас. Пусть убивают друг друга до того, как придумают, что такое можно проделать с нами. И тогда наши миры не соприкоснутся. Их, полный ненависти и смерти, и наш, мирный и спокойный.
Он искал страны, ненависть которых могла вот-вот обернуться против «Большой девятки».
Страны, которые вот-вот готовились осознать, что их нищета и несчастье – расплата за нашу свободу.
И засевал там грамматику геноцида.
Ведь если в стране начнется война, у них не останется сил обрушить злобу еще на кого-то. Когда столько крови проливается внутри, уже не выходит убивать людей вовне. Ярость, готовая выплеснуться за пределы границ, запирается. Ради того, чтобы в зародыше задушить терроризм, направленный в нашу страну, Джон Пол устроил геноцидный тур по странам.
– Пусть убивают друг друга. Я не дам им и пальцем коснуться нашего мира. Грамматика геноцида сама по себе глубинная, и у нее очень точная форма. Ее приходилось подгонять под тексты на местном языке, чтобы ограничить область действия только одним регионом. Главное – не писать речей на английском, и тогда очень легко контролировать радиус поражения.
ebooksa