Орган геноцида

Твой бывший любовник устраивает геноциды. У него на руках больше крови, чем у Сталина. И ведь я, наверное, мог ей об этом сказать. Только я не считал, что имею право.

– Люциус, пожалуйста, пощадите этого человека…

– Терпеть не могу убивать, – ответил тот. Тогда Люция развернулась и скрылась из бара. Я слышал, как отдаляются шаги, и меня душила безумная обида.

Дверь закрылась, шаги стихли, но еще долго Люциус с дружками смотрели на меня, как на гусеницу, распластавшуюся над бездной.

Никто не произнес ни слова. Их гнела тяжесть работы, которую предстояло исполнить. Все – ради свободы. Чтобы противостоять тем, кто пытался ими управлять. И за их убеждения меня сейчас убьют.

– Ты же вроде ненавидишь убивать?

– Так и есть, – с искренней печалью ответил Люциус. Такую же, наверное, испытывали и Гитлер, и Сталин. Даже бывший бригадный генерал и некто Ахмед из Сомали, я так понимаю, сокрушались о смертях. Поэтому грош цена раскаянию этого мужчины. Как и моему перед Люцией. – Поэтому мне очень тяжело.

Тут прямо перед глазами пролетел мотылек. Странные видения настигают человека перед смертью. Трепыхая крылышками, он приземлился мне на разогнутый средний палец. Тот самый, с которого капал феромон.

Люциус заметил мотылька.

– Ищейка… Ах ты!..

Связанными руками я исхитрился прикрыть правое ухо. Левое зажал плечом. Широко раскрыл рот и приготовился.

Грохнуло, и южная стена разлетелась щебнем. По залу прокатилась взрывная волна. Обломки и пыль закрыли людям в помещении обзор, и Люциуса с ребятами вмиг обездвижило. Наверняка у кого-то еще и барабанные перепонки лопнули. Я успел закрыть уши и открыть рот – и то в голове звенело.

На усиленных тренировках на полигоне во всех членов отряда спецрасследований i вбивают правила поведения при вторжении в замкнутое пространство. На отработках мы по очереди делились на команды спецназа, террористов и заложников. Что я запомнил, так это то, что когда в здание вламывается спецназ, лучше не вставать. Лежи себе на полу и жди, когда они закончат работу. Будешь рыпаться – не жалуйся, когда тебе всадят пулю в лоб не враги, а свои же. Потому что в голову они стреляют рефлекторно.

Так что я не смотрел, как ворвались парни, кого они прибили, а кого скрутили. В подобных обстоятельствах от любопытства умирают.

Бар не отличался размерами, так что дело заняло три минуты. Даже пыль не успела осесть.

– Как ты, Клевис? – спросил меня знакомый голос.

Я поднялся и попросил Уильямса развязать руки.

– Да ты весь белый от бетонной крошки! Прям дедок, – заметил товарищ, облаченный в костюм спецназовца, и любезно выбил из меня немного пыли. – А где Люция? Куда делась?

Я выглянул из дыры в стене на ночную Прагу. Каменный лабиринт. Город ста башен.

– Понятия не имею. Ушла.