Я и так уже знал, каков человеческий мозг. Как мало веры моему самосознанию.
Впрочем, я ни жестом этого не показал и молча слушал объяснения.
– Да. Эта процедура мало отличается от хорошо вам знакомого маскинга сенсорных чувств. С точки зрения рядового обывателя может показаться очень странно убирать чувство боли, но оставлять ее осознание.
Болевой маскинг. Управление перспективных исследований разработало очень необычную анестезию: солдаты не чувствовали боли, но знали, что где-то болит, – просто их это не останавливало. Секрет же этой жутковатой технологии в том, что за ощущение и осознание боли отвечают разные модули мозга.
– Иными словами, в зависимости от того, какая комбинация модулей подвергаются маскингу, в теории можно не только подавить дискомфорт от ранений, но вообще привить образ действий, сообразный поставленной цели. На современном этапе развития технологий мы пока не составили настолько подробную карту мозга. Но на то, чтобы избавить вас от лишних переживаний, и текущего уровня хватает.
Все то же самое, что мне сказали тогда. Тем летом, в больнице, когда я выбрал для матери смерть.
Всю стену, точно плитка, занимали послойные изображения мозга. Их там висело штук сорок или пятьдесят, поэтому казалось, что кабинет облицевали мраморным узором.
– Получается, у нее нет сознания? – в очередной раз спросил, или даже скорее уточнил я. Очень уж меня тревожил этот вопрос. Уже, конечно, не помню, сколько раз я терзал им врача, но много. Мне потребовалось немало сил, чтобы понять, что я задаю вопрос некорректно. И то я не уверен, что сил в самом деле хватило.
Врач посмотрел на мозаику из изображений на стене и снова задумался, не проронив ни слова. Наконец он сказал так:
– Мистер Шеперд, вы верующий?
– Нет.
– В общем-то, даже если бы верили, все равно пришлось бы объяснять… – Доктор покачал головой. – Раньше в самом деле считали, что сознание либо «есть», либо его «нет». На людей очень сильное впечатление производит иллюзия сна.
– Но мы же в самом деле спим и падаем в обморок.
«И еще умираем», – добавил я, мысленно. Вслух продолжил:
– Получается, есть еще какие-то состояния?
– Да, – подтвердил врач и принялся объяснять, каких успехов добились нейронауки за последние десять лет. Что удалось довольно подробно локализовать различные функции мозга. Что на основании данных о протекающих в голове процессах выделили уже пятьсот семьдесят два модуля.
Современная технология маскинга позволяет воспроизвести этот эксперимент с легкостью, а в прошлом его проводили на добровольцах с пораженным после инсульта зрительным центром. Суть такова: в подопытного бросают мяч – и он от него уклоняется. Пациенты сами считали себя слепыми, и мир для них действительно погрузился во тьму, однако они все равно каким-то образом понимали, что на них что-то летит. Просто не осознавали, что видят неким альтернативным образом.
Зрительные нервы у таких пациентов не повреждены. Несоответствие рождается из того, что зрение состоит из двух компонентов. Один – восприятие цвета, формы и вообще мира. Второй определяет, есть ли в поле видимости какой-либо объект. За обе эти функции отвечает крошечный участок мозга, но осуществляет их раздельно.
Мы видим одним участком мозга, а знаем, что видим, – другим. Под зрением обычно понимают совокупность информации о том, что яблоко, мол, зеленое, а колонна – квадратная, ну и тому подобное. Но есть и еще один компонент, не связанный напрямую с чувством зрения, однако глазные яблоки посылают зрительную информацию и туда.
Вот как все сложно даже на примере всего одной функции. А сколько программ обрабатываются мозгом ежесекундно, и представить сложно. Доктор сказал, что на текущий день обнаружено пятьсот семьдесят две.
ebooksa