Неведомый

Равнодушие считалось грехом у старых богов. Они уважали страсти – и зло, и ярость, и любовь. Что угодно, только не черствость души. Тит нащупал под рубашкой сульд и сжал его. Металлическая пластинка с вырезанным глазом вгрызлась в ладонь. Титу захотелось сорвать шнурок, снова стать свободным. Бросить бы все, умчаться в Калахат, отыскать дом – тот, брошенный им много лет назад. Но минутная слабость прошла, и сульд вернулся на прежнее место.

Слабак и трус. Ну и пусть.

Гвардейцы нагнали его. Обернувшись, Тит заметил, что яграт не отступился от своего решения и, оседлав коня, двинулся вместе с ними. Паскудник, и никак от него не отвяжешься. Боги гневаются на Тита, раз одарили таким проклятием. Но что делать? Как все исправить? И Тит обратил свое лицо к небу, как будто то могло дать ему совет.

Вместо этого тучи разродились противной моросью.

✦✦✦✦

– Твою мать.

Тита шатало в седле, и мир разъезжался перед глазами. Деревья то подступали ближе, то, вдруг сделавшись живыми, отодвигались. Дважды его рвало, один раз – на собственную одежду. Когда они остановились, чтобы дать коням отдохнуть, Тит с трудом доковылял до ручья и кое-как отмылся. Ледяная вода отрезвила его и прояснила спутанные мысли. Пуща насмехалась над ними, не желая признавать за хозяев и даже гостей. Несколько раз они прошли по кругу, и только потом нужная развилка на тропе, вильнув, выскочила из кустов прямо под ноги.

Яграт досаждал еще больше, чем проделки Митрима. Стоило им заблудиться, как он тут же падал на колени в грязь и истово молился своему богу. От этого мутило даже сильнее, чем от вина. Тит стискивал рукоять меча, едва удерживаясь от опасного шага. И наслаждался, представляя, как башка мольца, отделившись от тела, скачет вниз по склону. И остается в овраге на поругание и поедание волкам.

Чем дальше они отъезжали от Горта, тем оживленнее становился древний лес. Здесь водилась дичь – Виг подстрелил кролика, шнырявшего в палой прошлогодней листве. Тит, впрочем, похлебку попробовать так и не смог. Отчасти из-за тошноты. И потому что кролик смешно морщил нос и подергивал ушами до того, как стрела нашла свою цель. Тит вздрогнул тогда и ощутил себя скверной. Он и впрямь шагал по земле, уничтожая все живое вокруг. Не хуже тацианских псов или великанов из старых сказаний. Птицы возмущенно чирикали при виде всадников и, чуя опасность, торопились убраться как можно дальше.

Деревья скрипели, и в этом скрипе Тит слышал угрозу. Ветер сипел, тормошил одежду и заставлял повернуть назад. Чем бы ни был подарок Дамадара, Тит точно знал: ничего хорошего их впереди не ждет. Дождь сменился мокрым снегом, и оба ночлега стали мучением для его костей. Тит искал утешение в выпивке, но и она подходила к концу. Конечно, он мог выпросить сивую воду у своих воинов, но до такого унижения Тит еще не дошел. Да и помогало вино слабо. Титу было тошно смотреть на землю, которую он предал.

Надо же, выпивка, его лучшая подруга, и та от него отворачивалась.

Яграт неодобрительно поджимал губы и шептал какие-то бессвязные слова, но напрямую обращаться не решался. И хорошо. Не то бы Тит, вконец растерявший доброе расположение духа, задушил мольца подолом татры. Выцветшие глаза яграта следили за каждым его движением. И даже когда Тит отходил в кусты по нужде, в спину упирался неподвижный и недобрый взгляд.

Но как бы то ни было, они преодолели большую часть пути и теперь остановились у широкой дороги. Если верить карте – а Титу ничего иного не оставалось, – она должна была привести их прямиком к деревне. По обе стороны, склоняясь друг к другу и образуя арку из сплетенных между собой ветвей, росли медные деревья. Звали их так за красную листву и красный сок, сочившийся из древесного тела. Прежде жрецы воронов готовили из них напитки для тигори, чтобы те входили в транс и общались с духами. Тит сам пробовал такой – горькое молоко с красными прожилками. Голова становилась легче, а взгляд – яснее.

Но времена изменились, и теперь никто не вскрывал кору, чтобы достать живительную влагу. Высотой с десяток людей, забытые всеми деревья выпучивали из-под земли огромные корни, и кони спотыкались о них, брели медленно и настороженно прядали ушами. Может, боги и ушли, но недалеко. Тит ощущал их дыхание в порывах ветра, их глаза мерещились ему в сухостое. Они тянули к нему руки, ставшие скрюченными ветвями, и пытались вернуть назад.

– Отвратительное место. – Яграт достал люмину и попытался раскурить в ней травы, вот только огонь никак не желал загораться, и сухие стебли тлели, сражаясь с промозглым воздухом. – И наверняка здесь давно забыли божье слово.

– Я слышал, в этой деревне когда-то сожгли храм воронов. – Виг крутил головой, но испуганным не выглядел. Никто из гвардейцев не боялся теневой глуши – никто не верил, будто здесь водится что-то страшное. – И перебили жрецов. Кровищи было – жуть.

Эта история казалась правдивой: за поворотом в ровном строю деревьев виднелась проплешина. Даже спустя годы рана в лесу не смогла затянуться. А может, и не хотела, оставаясь напоминанием о людской гордыне.

«Почему наши боги не могут жить друг с другом?» – Норвол спрашивал об этом всерьез, а Тит, зная ответ, не мог ничего сказать.

Люди не умеют жить в мире, насилие – их суть. И от этого никуда не деться.

– Никуда не деться, – прошептал Тит, рассматривая поваленные и разломанные стволы. Желтые внутри, будто кости, снаружи они поросли лишайником и мхом. Камни, некогда служившие алтарями, растащили в стороны, и теперь их затянула в сизый плен осока. – Никуда.

Тит сказал это тихо, но яграт, ехавший по правую руку, все же услышал.