Неведомый

– Никуда не деться от длани пророка. Наш бог – справедлив и могуч. – Ноздри его тонкого носа расширились, словно хотели уловить запах предательства. – Он простил каждого, кто обернулся к нему с чистым сердцем. Лорд должен знать об этом лучше других.

Тит помнил, как впервые опустился на колени перед Слепым богом. У Калахата был один дух – дух матери-войны, порождающий воинов. Оружие калахатцы учились держать с тех пор, как отпускали материнскую титьку. Ядра, свирепая богиня, целовала всех младенцев – и хилых, и крепких. Ядра верила в каждое свое дитя.

Амад, присоединивший к себе чужие земли, навязал им и свой стяг. Но в сердце калахатцев никогда не было места для королевской рыси, пусть она и красовалась на каждом штандарте. У них было свое знамя, и лошадь – красная, опаленная в огне – неслась по черному полю. Свободная, лишенная всадника и седла, она воплощала в себе все, что так ценилось на родине Тита.

И все, чего он сам был лишен.

Короли сменяли друг друга, но ни один не решился отобрать у Калахата его наследие. Слишком свирепые и сильные, твердые там жили люди – десяток таких стоил тысячи жителей Амада. Тацианская империя, которой годами противостояла Мегрия, расползалась по континенту, но не решалась напасть на Калахат. Пророк, лишенный обоих глаз, боялся грозной Ядры, даже став богом-покровителем тацианцев. И даже после, когда Абнер-трясучка предал свою веру, Слепой бог не смог отыскать преданность в сердцах дикого народа.

Огонь, кровь и железо – в этом калахатцы были похожи на Веребур, скрывавшийся по ту сторону гор. Тит скучал по долинам с каждым годом все меньше и меньше. Но теперь, находясь в сердце Митрима, понимал, что он здесь чужой. Умереть бы на родной земле – и дело с концом. О нем там, конечно же, давно забыли. Его похоронили вместе с именем, оплакали и оставили в покое. Тит поклялся, что забудет о своем прошлом, но сейчас захотел вспомнить все.

Его праотец, великий Мерод, снискал себе славу в великой битве за морем, да так оттуда и не вернулся. Сложил голову в чужой войне и был похоронен в безымянной могиле. Тита, видимо, ждала та же участь. Правда, без внимания его могилу не оставят – желающих осквернить наберется сполна. Если только смогут ее отыскать.

Будто соглашаясь с его мыслями, заскрипели, застонали деревья. Или это боги, почуяв свежую кровь, очнулись от долгой дремы? В конце концов, смерти не существует. Все, что происходит с человеком после гибели, – это долгий сон.

Никто не уходит навсегда.

На последнем отрезке дороги пришлось спешиться и вести коней на поводу, осторожно обходя огромные лужи и переплетения корневищ. Сизое небо хмурилось тучами, едва виднеющимися в просветах между ветвями, которые напоминали паучью сеть. Тит подумал, что они сами идут на верную смерть, как мухи.

Яграту так и не удалось зажечь огонь в люмине. Вместо этого он гневно размахивал ею и бормотал под нос бессчетные молитвы на тацианском языке. Резкий, колючий, он не нравился ни Титу, ни обитавшим здесь духам. Ветер усилился и, налетев, швырнул им под ноги багровую листву. Сначала Тит подумал, что это прошлогодний урожай медностволов, а после пригляделся внимательнее и замер с нелепо протянутой за листьями рукой.

– Кровь. – Яграт опередил его, подцепил бледными пальцами испачканный листок, поднес ко рту и лизнул. – Человеческая кровь. Уже холодная. Почему ее не смыли дожди?

– Гвардейцы! – Голос предательски дрогнул, и Тит закашлялся, сделав вид, будто все из-за нехватки воздуха. Влажный и тяжелый, он и впрямь давил на грудь, как каменная плита. – Двое останутся здесь, еще четверо отправятся к деревне через лес. Здесь может быть засада.

– Король Дамадар говорил, что готовит нам подарок. Ты думаешь, он решил убить нас здесь, в этой глуши? – Яграт сморщился, отчего его лицо стало походить на печеное яблоко. – Дамадар хочет для лорда позорной смерти. Он человек чести и никогда не будет действовать за спиной. Лесного короля надо бояться, только когда он стоит напротив тебя.

– Он и твою башку утащит с собой, молец, – не выдержав, огрызнулся Тит. И, признаться, ради такого дела готов был сложить свою голову тоже.

Но яграт напуганным не выглядел. Напротив – выпрямился и, к изумлению Тита, улыбнулся. Ветер сбросил с его головы капюшон, и сейчас молец был похож на уставшего старика, а не на монстра, одним словом обрывавшего жизни десятков людей.

– Если моему богу угодно видеть меня мертвым, я возражать не стану. Уверен, мой хозяин, мой отец подарит мне честную смерть. О большем я просить не смею.

«Надеюсь, это будет не так». Тит стиснул зубы, сдерживая гнев, и пустил коня трусцой. Верная смерть, бесчестная смерть – какая разница. Трупу, как правило, все равно.

Оставшиеся воины, и среди них Виг и Винке, потянулись следом. Лесной лабиринт вывел их на опушку, спускавшуюся в глубокие, поросшие сухой травой овраги. Утренний туман только-только начинал стекаться к реке и клубился в низине. Отступая, он обнажил картину, от которой вино в желудке Тита забурлило и подступило к горлу. А подступив, ринулось дальше. И Тита вырвало в очередной раз – он едва успел наклониться в сторону, чтобы не загадить лошадиную гриву. Судорожно хватая ртом воздух, как полудохлая рыба, Тит зажмурился. Он бы с радостью отдал Слепому богу свои глаза.

«Как же не везет. Будет ли на моем счету еще хоть кто-то, кого я смогу сберечь?»