Скажи

– Что такое? – хохотнул Артур, привлекая внимание Марины. Она медленно перевела на него взгляд. И ощутила такое крышесносящее желание открутить ему голову, что становилось дурно. – Облажалась, Мариночка?

Именно в этот момент белоснежная дверь открылась, и в коридор вышла Оксана Андреевна, а за ней – Егор, собственной персоной. Тёмно-карие, почти чёрные, несмотря на яркий свет электрической лампы, одиноко светящей с невысокого потолка, глаза шилом впились в девушку, и она закусила губу, боясь разрыдаться от обиды, едва ли не вспарывающей живот прямо изнутри.

Мысли упрямо отказывались встать по местам, путались, разрывались, и она не могла сложить двух слов, принявшись наскоро подбирать их для предстоящего разговора. Выходило что-то нескладное, больше напоминающее оправдания. Она не хотела оправдываться. Она просто хотела всё выяснить.

Чтобы хоть немного прийти в себя, Гейден подняла глаза на классного руководителя. Та стояла к ним спиной, заканчивая разговор с фельдшером – тучной женщиной лет сорока, облачённой в белый тонкий халат. Ещё несколько реплик между ними – и фельдшер скрылась за дверью, а Оксана повернулась к девушке.

– Мариночка, мне пришлось задержаться. У вас всё было нормально? – добродушно поинтересовалась она, явно не замечая, как накалилась атмосфера в маленьком помещении, которое делили одновременно четыре человека.

Девушка не нашла ничего лучше, чем просто кивнуть, сжав губы.

– Чудесно!

Но Марина не видела во всём происходящем ничего чудесного, поэтому соглашаться с преподавателем не спешила. Только посмотрела на Егора, отмечая, с каким остервенением он пялился на сидящего сбоку от неё Артура, и не могла точно сказать, отвечает Гордеев ему тем же или нет. Вниманием завладели плотно сжатые губы, проснувшиеся желваки у основания скул и голое ожесточение карих глаз, грозящееся вот-вот вырваться за пределы тёмных радужек.

Сложившиеся обстоятельства коробили до невозможности, до зуда в горле, до подоспевших слёз, так и норовивших увлажнить глаза и ресницы. И ощущение, словно нечто скреблось острыми коготками прямо за лёгкими. Расчёсывало свежую рану, не собираясь прекращать.

– Ну что, мальчики, – обратилась к молодым людям женщина, посмотрев сначала на одного, потом на второго, благодаря чему Егор наконец-то оторвался от созерцания Гордеева. – В первый и последний раз. Ясно? Сегодня я звонить родителям не буду.

Доброты ей не занимать.

Егор кивнул. Возможно, Артур тоже.

– Спасибо, – поблагодарил Рембез. Голос прозвучал глухо, но спокойно.

Марина только сейчас обратила внимание на светло-бежевый антибактерицидный пластырь у уголка губы, которую ему разбил Гордеев.

Оксана Андреевна посмотрела на Егора снизу вверх, улыбнулась, мягко кивнув. Дотронулась до его плеча, легонько сжав, и прошла мимо, скрываясь за углом, оставляя наедине всех троих.

Марина с тяжело бьющимся сердцем ждала продолжения, уперев взгляд в стену напротив. На несколько секунд повисло молчание, и чётко слышны были крики и разговоры из общего коридора. А ведь точно. Перерыв до сих пор продолжался.

Благо, Гордеев долго рассиживаться не собирался. Поднялся со скамьи и, фыркнув, прошёл между ними, задев плечами и Егора, и Марину, заставив их невольно расступиться. Девушка легко поддалась, сделав два маленьких шага назад, а Егор в очередной раз разозлился и прикрыл глаза, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Одна секунда, вторая.

Мгновения после ухода Артура отчего-то сделались в двадцать раз тяжелее тех, что были до этого. Наверное, потому что Гейден отчётливо ощутила резко вспыхнувшее желание тоже покинуть это место. А ещё острый взгляд Егора на своём лице.

Он просто просверливал в ней сквозную дыру. И, судя по дискомфорту, который чувствовался кожей щеки, делал это не взглядом, а острющим буром.