Он вытер пот со лба и зачерпнул немного воды из ведра.
– Наверное, это очень неприятно.
– Неприятно что?
– Чувствовать себя настолько жалкой, что пытаешься похвастаться хоть чем-то.
Эовин только фыркнула.
– Я-то как раз вовсе не чувствую себя жалкой. Мне бы и во сне не пришло в голову презирать и унижать людей, лишь бы не признавать, что мой народ сам все испортил.
Фируниан мрачно сдвинул брови, но ее это не впечатлило.
– У вас был шанс, – решительно заявила Эовин. – А теперь Алрион принадлежит нам, и мы не позволим его у нас отнять.
Он усмехнулся и скрестил руки на груди.
– О чем ты говоришь, полукровка? Кому это нам? Людям, которые примутся осуждать и сторониться тебя, как только поймут, кто ты на самом деле? Ульфаратцам, которые тебя никогда не примут и не признают? А может, ты имеешь в виду Винтор, который уже давно лежит в руинах, всеми забытый?
Эовин молча смотрела на него. Сердце билось все сильнее, обливаясь кровью. Ульфаратец был прав, и каждое его слово попадало в цель, причиняя сильную боль.
До сих пор она не осознавала, насколько жестоким он может быть. Даже без оружия.
Никогда не стоит недооценивать противника.
Завтракали в полной тишине, изредка недоверчиво переглядываясь. Эовин все еще не понимала ульфаратца, который сначала собирался убить ее, стремился отомстить за брата, а потом получил приказ доставить ее к королю. Но в итоге он не выполнил ничего и вместо этого отнес Эовин в одинокую хижину в горах. При всем этом присутствие Фируниана ее не напрягало, и слабым он тоже не выглядел.
Она старательно подавила гнев и уязвленную гордость. Все равно ни то, ни другое не изменит сейчас ситуацию.
– Чем займемся дальше? – Отложив вилку, Эовин с вызовом посмотрела на него.
– Что ты знаешь о своей матери? – задал он встречный вопрос, словно надеясь застать ее врасплох, однако сам встал на опасный и скользкий путь.
– Ничего не знаю. – Эовин равнодушно пожала плечами. – Я ее никогда не видела.
– Она умерла при родах?
– Вполне возможно. Отец никогда о ней не рассказывал.