Вернувшиеся

Куры не сидели на жердочках, как обычно, а сбились в кучу в углу. Неопрятный разноперый, кажущийся впотьмах черно-серым ком дышал и слегка подрагивал. Птицы жались друг к другу, и Антип физически ощущал волны паники, идущие от несушек.

Что же их так напугало? Если сказать по правде, Антип не хотел бы это узнать. Коли даже безмозглые куры уловили опасность, которая исходила от того, кто явился к ним в ночи, то что будет, если…

Полкан!

Только тут до Антипа дошло, что пес не выкатился ему под ноги, молотя хвостом и скаля зубы. Не загремела длинная цепь, не ткнулся в колени мокрый собачий нос. Обычно, стоило ему спуститься с крыльца, Полкан спешил поприветствовать хозяина, сейчас же пса будто и вовсе не было во дворе.

Антип поспешно вышел из курятника, прикрыв за собой дверь, и направился к будке. Минуту спустя он потрясенно смотрел на опустевшее собачье жилище: верного Полкана не было. Пес с мясом вырвал кольцо, которым цепь крепилась к будке, и убежал.

Причем удивительным было даже не то, что Полкану это удалось: дерево было трухлявым от старости, большой силы не потребовалось. Но Полкан сбежал почти бесшумно! Обычно брехливый, пес не лаял, сорвавшись с цепи, не старался напугать врага, оборонить дом и своих хозяев от неведомой опасности. Точно глупые куры, он потерял голос от страха и лишь тоненько, жалобно подвывая, волоча за собой цепь, убрался подальше от…

От чего?! Что за чудовище недавно приходило сюда, отметив проклятием некогда мирный дом?

Антип услышал шум слева от себя и быстро повернул голову. В той стороне находились два пустых дома: совсем рядом – Петров, а дальше – изба покойного Никодима.

Во дворе Никодима стоял человек. Кажется, женщина. Стояла и смотрела на Антипа, чуть склонив голову, словно желая рассмотреть его получше.

Сознание Антипа раздвоилось. С одной стороны, он понял, что страх в его душе достиг особой верхней точки, за которой следует что-то вроде принятия, когда боязнь становится частью тебя.

С другой же – поднял голову гнев. Он дрожит, как заячий хвост, – и все почему? Потому что в деревушку забрела нищенка? Его, Антипа, напугала тупая бабенка, которая стоит и пялится пустыми оловянными глазами?

– Ах ты… – заругался Антип, стараясь побороть первую половину себя, испуганную и недоумевающую. – Вот я тебя сейчас, окаянную!

Будто лось сквозь чащу, Антип попер напрямую через свой двор и двор Петра, перемахнув через низенький плетень и игнорируя калитки, так что меньше чем через минуту очутился возле дома Никодима и Лушки.

Женщина, к которой он спешил, не шелохнувшись, поджидала Антипа. Приблизившись, он вскинул ружье, направив дуло ей в грудь, и прорычал:

– Какого рожна тебе тут надо?

Женщина медленно подняла склоненную к плечу голову и уставилась на Антипа. Теперь, когда она была так близко, он наконец смог разглядеть ее как следует, а разглядев, понял, что совершил смертельную ошибку. Не надо было поддаваться ярости – нужно слушать голос своего страха, который всегда помогал выживать, отводил от опасности.

Лицо стоящей перед Антипом женщины было белым, как только что выпавший снег, а глаза – темными, как болотная вода. Едва глянув на нее, Антип понял, кто перед ним, хотел закричать, но не сумел: крик затрепыхался в глотке, да так и не пробился на поверхность, утонул.

Давным-давно, когда Антип был еще несмышленым мальчишкой, мать говорила ему, что нельзя после заката подходить близко к растущим в заболоченном месте возле реки камышам. Пугала, будто бы живет там лобаста – длиннорукая, кособокая старуха с мертвенно-белым лицом, горящими глазами и вывернутыми ступнями.

Была когда-то лобаста обычной живой девушкой, рассказывала мать, но утонула, а после превратилась в русалку. Из русалок, которые больше всего людских душ погубили, как раз и получаются лобасты. Говорить лобаста не умеет, человеческой речи не помнит – только хрипит да воет, пугая людей.

Зазеваешься – утянет на илистое речное дно, задушит.