Вернувшиеся

Но ведь и выхода иного не было. Тем более после слов Саввы про то, что надо уезжать из деревни. Разговор с колдуном Степан тоже деду пересказал, и тот, вздохнув, проговорил:

– Савва зря болтать не будет, попусту пугать да языком молоть. Знает он что-то, а пока сам не захочет сказать, хоть клещами из него тяни – не вытянешь. Я и сам чую, и тебе говорил: плохим это место стало, не надо бы нам тут оставаться, а все одно, Степушка: тоска сосет душу.

Ближе к ночи, как стало темнеть, пятеро оставшихся жителей рыбацкой деревни собрались в доме Петра. Закрывая вместе со всеми ставни, задвигая тяжелый засов на дверях, Степан спрашивал себя, от чего они пытаются схорониться? И смогут ли спастись, если даже не представляют, чем и как можно укрыться от неведомого зла?

Глава седьмая

Ночь накрыла деревню вороньим крылом. Если кто-то с небес смотрел сейчас вниз, то ничего не сумел бы разглядеть: темные дома растворялись в окружающем мраке, надеясь спрятаться в нем.

С вечера дул сильный ветер, хотел разогнать облака, но так и не сумел, обессилел и утих. Поэтому серые лохматые тучи укутали мягкими телами луну, спрятали ее от людей, и небесный глаз закрылся. Ночь предстояла слепая, мрачная, и Степан, пока шел к дому Антипа, думал, что если отец Анюты заблудился где-то, то в такой тьме дорогу домой ему будет отыскать трудно.

Все старались делать вид, что им предстоят самые обычные вечер и ночь. Трудовой день остался позади, время отдыхать и готовиться ко сну. Каждый знал, что это вовсе не так, но держал свой страх при себе, обуздывая его, как норовистого коня.

Женщины должны были устроиться в задней комнате, отдельно от мужчин, но, прежде чем Марфа и Анюта ушли к себе, Степан решился на разговор. При иных обстоятельствах он не стал бы обсуждать такие важные вещи вот так, в лоб, без подготовки, не посоветовавшись с дедом, не спросив у него разрешения, к тому же в отсутствие Антипа, но жизнь в последние дни изменилась – и Степану пришлось меняться вместе с ней.

Поэтому он, стараясь побороть волнение, подошел к Марфе и сказал, что Анюта давно уже мила ему. Девушка стояла подле матери, низко склонив голову от смущения, не поднимая глаз на Степана.

– Ишь ты, жених, – фыркнул Петр, и Степан покраснел, но не сбился, а продолжил:

– Работать буду усердно, хозяйством обзаведусь, на ноги встану – и зашлю сватов. Все честь по чести. Марфа, ты не бойся, не подведу. Не будет у Анюты мужа лучше, любить ее стану, беречь, как никто другой. Верьте мне.

Хотел, чтобы это прозвучало солидно, серьезно, но вышло как-то не так, по-ребячьи, и Степан был собою недоволен. Но тут пришел на помощь дед.

– Степан – парень основательный. Как сказал, так и сделает. Я с ним в город еду. Другой бы, глядишь, бросил старика, а Степка мой не из эдаких. За ним Анюта как за стеной каменной будет. Дайте срок, все о новом мастере заговорят.

Степан, который всегда думал, что для деда его поделки – баловство, чуть рот от удивления не разинул. Чувство признательности было таким большим, что не помещалось внутри, грозило пролиться слезами – и это было бы совсем уж не к месту, так что он прикусил губу и сдвинул брови.

– Антип-то как же… Ему бы… – залепетала Марфа.

– Вернется – и с ним поговорим, – сказал дед. – А ты у Анюты спроси. Она-то что скажет? По сердцу ли ей Степан?

Зардевшаяся Анюта подняла голову и поглядела на мать, дожидаясь, пока та позволит ей ответить, хотя по ее сияющему взгляду и без того было ясно, что она скажет. Однако тут Петр, который стоял возле дальней стены, у окна, шикнул:

– А ну-ка тихо! Развели тут сватовство. Есть кто-то снаружи!

Марфа тихо ахнула, Анюта метнулась было к двери – вдруг это отец? Но Степан удержал ее за руку.

Они замерли, прислушиваясь к тому, что происходило во дворе.