История Испании XVII века демонстрирует упадок благосостояния, влияния и мощи, который во второй половине века привел страну на грань краха. Степень и скорость этого упадка, как и можно было ожидать, сильно варьировала в разных областях деятельности. В искусстве и связанных с ним областях – манерах, моде в одежде и общественном поведении – испанское влияние и лидерство сохранялось еще долго после середины века. В литературе и драматургии, живописи и связанных с ней искусствах Испания продолжала давать миру людей, обладавших творческим и воинским талантами. Королю, знати и церкви оказывалась щедрая поддержка, которая все больше превышала возможности страны. Ни художники, ни их покровители, по-видимому, не сознавали, что экономические основы, на которых покоится их величие, рушатся. В военном могуществе и дипломатическом влиянии этот процесс упадка шел быстрее, хотя все же не был стремительным или внезапным. Первый признак колеблющейся уверенности появился рано. Двенадцатилетнее перемирие с голландцами, которое заключил Спинола в 1609 году по указанию Лермы «без явного желания», оставило им фактическую, хотя и не признанную независимость. Более того, оно оставляло им возможность свободно торговать с Испанией и таким образом косвенно иметь долю в прибылях, получаемых из Индий, не говоря уже о возможностях прямой незаконной торговли. Первостепенное значение имело то, что перемирие оставляло голландцам контроль над устьем реки Шельды, тем самым подвергая Антверпен (который уже дважды был разорен) и все «покорные провинции» постепенному обнищанию. Испания по-прежнему имела в своем распоряжении талантливых адмиралов и генералов. Захват Спинолой города Бреды в 1625 году, увековеченный на одном из величайших полотен Веласкеса («Сдача Бреды»); разгром Фадрике де Толедо голландцев в ходе войны 1625–1630 годов; более поздний, во время Тридцатилетней войны, громкий успех кардинала-инфанта Фердинанда у Нёрдлингена в 1634 году[69] – это все были известные победы испанского оружия в войне с грозными противниками. Но хотя испанцы в XVII веке завоевали несколько побед, они проиграли все войны. Сокрушительное поражение от французов при Рокруа в 1643 году уничтожило репутацию непобедимой пехоты[70]. Испанские тактика и организация, которые господствовали в мышлении европейских военных более века, стали статическими и устаревшими; от них быстро отказались после Рокруа большинство армий европейских государств в пользу более гибких, творческих методов ведения войны французов, которые научились своей тактике у Густава II Адольфа (р. 1594, правил 1611–1632, убит в сражении при Лютцене, выигранном тем не менее шведами). После мирного Вестфальского договора в 1648 году, который официально признал независимость Объединенных провинций, беспорядки Фронды во Франции принесли некоторое облегчение испанскому оружию, но решающий Пиренейский мирный договор в 1659 году в конце концов показал всем соседям Испании, союзникам и противникам, что они имеют дело с второстепенным государством. Смену настроений в самой Испании отчетливо продемонстрировало ликование по поводу «мира любой ценой», с которым этот договор был встречен.
XVI век был для Испании периодом крепнущего объединения и дисциплины. Филипп II, в частности, достиг значительного прогресса в упрочении королевской власти на всем полуострове. Да, он был щепетилен в отношении свобод и традиций прибрежных королевств и относился к их периодическому неповиновению с политической снисходительностью; но в целом ему подчинялись. XVII век, напротив, был периодом распада и бунтов. Баски у побережья Бискайского залива взбунтовались в 1630-х годах и пригрозили попросить помощи у французов. Гораздо более серьезное восстание вспыхнуло в Каталонии в 1640 году – на самом деле гражданская война, которая длилась 12 лет и превратила экономику Каталонии в руины. Еще были грозные мятежи в Андалусии, Сицилии и Неаполе; и в 1640 году Португалия начала успешную войну за независимость от Испании. Эти события, будь они по своему характеру аристократическими, народными или национальными, все были так или иначе связаны с постоянным бременем войны с иностранными государствами и попытками заставить другие королевства нести часть бремени войн, в которых участвовала Испания. Одним из самых серьезных протестов каталонцев был протест против расквартирования у них кастильских войск по пути во Францию или на обратном пути. Восстания также отражали ухудшение личностных качеств правителей того времени. На протяжении XVI века Испанией правили люди, обладавшие энергией, способностями и твердой преданностью долгу. Карл V Габсбург, который сначала был непопулярным иностранцем[71], заслужил любовь и восхищение своих подданных. Филиппа II хотя и мало любили за пределами семейного круга, зато заслуженно боялись и уважали. Но Филипп III был некомпетентным и ленивым; Филипп IV, несмотря на добрый нрав и большой ум, был ненадежным дилетантом, обладавшим королевской властью. Оба они перекладывали свои обязанности на министров, которые были их личными фаворитами и независимо от своих способностей неизбежно страдали от зависти вельмож, а также по очереди становились непопулярными козлами отпущения, отвечая за неудачи правительства. Эти
В то время как упадок испанского политического и военного господства проявлялся сравнительно постепенно и не был очевиден миру до середины XVII века, неспособность испанского богатства не отставать от колоссальных требований, к нему предъявляемых, стала очевидной еще до конца XVI века. XVI век – его первые три четверти – был в целом периодом сравнительно быстрого экономического роста в Испании. Рост был особенно заметен в численности населения и промышленной активности многих крупных городов. Тем не менее Филипп II – с растущими доходами в Кастилии и с огромной империей, из которой можно было извлекать деньги, – несколько раз прибегал к банкротству, чтобы отделаться от части своей огромной задолженности международным банкирам. Его преемники в XVII веке были в еще худшем финансовом положении и прибегали к еще более отчаянным финансовым уловкам, включая уменьшение содержания благородного металла в монетах. Бедность правительств в то время не обязательно подразумевала бедность народов. Почти во всех европейских странах методы сбора налогов были расточительными и неэффективными; а в Испании, особенно в ее периферийных землях, закрепленная в конституции традиция позволяла оказывать серьезное сопротивление новым требованиям. Однако на протяжении XVII века в Испании – и тому существует несметное количество доказательств – не только корона, но и страна в целом, и большинство людей в ней неуклонно нищали. Ресурсы, необходимые для содержания армий, флотов, двора и администрации, находились со все большим и большим трудом.
В течение всего этого периода обнищания испанская корона правила и облагала налогами все самые густонаселенные регионы Америк. Ее территориальные потери там хотя и были причиной гневного унижения, были сами по себе пустячными. К тому же с 1580 по 1640 год корона контролировала, пусть и косвенно, португальские плантации в Бразилии и португальские крепости, португальские фабрики и загоны с рабами в Западной и Восточной Африке, Индии и на Индонезийском архипелаге. Несмотря на территориальные и морские проигрыши голландцам, торговый потенциал этих владений был еще велик. До какой степени обладание Индиями способствовало растущей мощи и явному процветанию Испании в XVI веке? До какой степени оно ускорило, или отсрочило, или изменило это обнищание, военный и политический упадок Испании в XVII веке?
Делая любую попытку подвести баланс, следует помнить, что Испания не была густонаселенной страной. На протяжении XVI века ее население увеличилось в большинстве уголков полуострова, особенно в городах; но в конце века численность населения всех испанских земель, вместе взятых, все еще не превышала половину населения Франции и составляла приблизительно три четверти населения Италии. Общая численность населения всех земель, захваченных Филиппом II в Европе и Северной Африке, приблизительно равнялась численности населения Франции. Овладение Португалией прибавило к населению Испании около миллиона человек, но лишь уравновесило потери, связанные с восстанием в Нидерландах. Существовавшие в то время оценки численности населения – например, те, которые содержались в отчетах венецианских послов, – чуть лучше догадок, а материала, на котором современные исследования могли бы построить более точные подсчеты, недостаточно. Однако все сходятся на том, что население в XVII веке сократилось. Население испанских земель, не считая Португалию, в последнее десятилетие правления Филиппа II насчитывало, вероятно, около восьми миллионов человек. Многие оценки занижали его до шести миллионов человек столетием позже. Как мы уже видели, Испания в это время пострадала от ряда очень жестоких эпидемий. От них пострадали и другие европейские страны, но в Испании у людей, по-видимому, не хватало способности быстро восстанавливаться, которая в других странах давала возможность населению быстро оправляться от таких несчастий. Истощение из-за постоянных войн, вероятно, было одной из причин этой слабости. Армии действительно были небольшими по отношению к общей численности населения, но потери были зачастую сравнительно большими. Испанцы потеряли при Рокруа 18–19 мая 1643 года 14 тысяч человек (8 тысяч убитыми и 6 тысяч пленными) из армии, состоявшей из 28 тысяч человек. Такие потери выпадали на долю сильного и продуктивного мужского населения. Вероятно, более важной причиной слабости было хроническое недоедание, которое в какой-то степени затрагивало почти все классы общества. Испания как единое целое перестала обеспечивать себя зерном приблизительно в середине XVI века, а потом все больше и больше полагалась на импорт; но Сицилия и другие земли, производившие пшеницу в Западном Средиземноморье, ввиду их чрезмерной эксплуатации имели все меньше и меньше ее излишков, а изобильные урожаи зерна в Северной Европе были под контролем врагов Испании. В XVII веке положение ухудшилось. Плутовские романы того времени полны намеков на голод. Худые, изможденные лица, знакомые по таким картинам, как
В обстановке голода, войн и эпидемий потери населения из-за намеренного изгнания или эмиграции также имели значение. Самыми значительными были изгнание в 1609–1614 годах морисков[72] и эмиграция в Индии. Изгнанные мориски были в основном простыми крестьянами, которые годами были жертвами социальной и экономической дискриминации. Численность реально изгнанных оценивалась ответственными за депортацию чиновниками как 101 694 человека, не считая младенцев. Записи чиновников, вероятно, были неполными; некоторые историки-экономисты подняли эту цифру выше 400 тысяч человек. Социально-экономические последствия этого изгнания сильнее всего чувствовались в Валенсии, особенно в производстве сахара, риса и вина, хотя цены на эти товары в стране в целом были мало затронуты. Однако землевладельцы в бывших регионах проживания морисков потеряли арендаторов и рабочие руки, а инвесторы, которые давали ссуды или авансы фермерам, потеряли свои деньги. Точки зрения на масштаб и значение изгнания мавров были очень разными. Безусловно, изгнание сыграло свою роль в общем упадке испанской экономики. С другой стороны, религиозные взгляды и общественная разобщенность были такими, что немногие люди, за исключением непосредственно затронутых землевладельцев и, очевидно, самих мавров, выражали какое-то недовольство. В большинстве своем авторы того времени считали изгнание мавров и заслуживающим одобрения, и благотворным для общества.
Изгнание мавров было одноразовой операцией, охватывавшей пять лет. Эмиграция в Индии, с другой стороны, продолжалась постоянно в XVI и XVII веках. Опять же точные цифры назвать трудно. В неуклонном росте белого – или предположительного белого – населения в Индиях нет никаких сомнений. В одной только Новой Испании оно выросло приблизительно с 1 тысячи человек в 1520 году до приблизительно 63 тысяч человек в 1570 году (по утверждению Лопеса де Веласко) и до около 125 тысяч человек (по данным Диеса де ла Кайе) в середине XVII века. Насколько этот рост населения можно отнести за счет миграции, а насколько – за счет естественного роста, невозможно сказать. Эмигранты, покидавшие Испанию, получали лицензии и регистрировались, но по многим годам XVI века эти данные утрачены, а те, которые сохранились, естественно, не включают неграмотных эмигрантов, которых, возможно, было достаточно много (моряки, дезертировавшие с флотов, и т. д.). С другой стороны, значительная часть людей, зарегистрированных как уехавшие из Испании, могла погибнуть в пути или вскоре после прибытия в Америку. По самым грубым прикидкам, наверное, 100 тысяч человек – скорее больше, чем меньше – уехали из Испании в Индии в течение XVI века навсегда. В XVII веке уровень эмиграции, возможно, был выше. Мы не располагаем соответствующими документами, на которых могли бы основывать даже предположения. Плохие условия жизни и сокращающиеся экономические возможности в Испании подталкивали к эмиграции. С другой стороны, место для пассажиров на кораблях было ограничено, – а в XVII веке еще больше ограничено – стоимость проезда была высокой, и не существовало организованной контрактной системы, сравнимой с системой в английских или французских колониях. Абсолютные цифры тогда не были очень большими, но они касались населения, которое сокращалось по другим причинам, и эти цифры, вероятно, включали высокий процент энергичных и инициативных людей. Эти люди были из всех сфер деятельности и из всех классов общества, за исключением высшей знати, представители которой не пересекали Атлантику, разве что очень редко – в качестве вице-королей. Люди ехали со всех концов Испании; закон Изабеллы, ограничивающий эмиграцию подданными Кастилии, толком так и не вступил в силу. Фактически население Индий было разнородным, включая португальцев и даже иностранцев не с Иберийского полуострова. Но большинство эмигрантов, разумеется, было испанцами. Преобладали кастильцы и андалусийцы, но было много и жителей побережья Бискайского залива, галисийцев и обитателей Канарских островов. Почти не охваченными эмиграцией были лишь Каталония, Арагон и Валенсия. Эмиграцию следует считать одним из факторов, сыгравших свою роль в сокращении численности населения Испании в XVII веке. И хотя испанское правительство в целом поощряло эмиграцию в Индии, умные иностранные наблюдатели считали ее серьезным ущербом для страны. Если привести одну цитату, то Джон Ивлин в своем памфлете в 1674 году, осуждающем эмиграцию англичан, сослался на «огромное количество наших сограждан, ежедневно стекающихся толпами на американские плантации, откуда возвращаются столь немногие… что со временем истощит наши людские ресурсы, как Испанию, и создаст угрозу нашей гибели, как Индии сейчас создают угрозу гибели Испании».
Испания была не только редко населена; она вообще была сравнительно бедна природными ресурсами[73], и это тоже следует держать в уме при оценке места Индий в экономической системе Испании. Прохладные влажные долины Кантабрии действительно были благоприятны для процветающего мелкомасштабного сельского хозяйства, зависящего от количества выпавших дождей. Валенсия и Мурсия производили субтропические культуры на орошаемых землях, что лишь отчасти прервалось ввиду изгнания морисков. Богатая равнина Гвадалквивира была полна виноградников, оливковых рощ и полей пшеницы, но на большей части территории Испании продовольственные культуры были скудными и в лучшем случае редкими. На засушливых каменистых просторах центрального плоскогорья Месета люди жили главным образом пастбищным скотоводством: крупный рогатый скот разводили в Андалусии, овец – в Старой и Новой Кастилии. Кастилия производила большое количество высококачественной шерсти, часть которой экспортировалась через Бургос и порты Бискайского залива, из другой части этой шерсти ткачи Сории и Сеговии производили ткани. На протяжении первых трех четвертей XVI века выпас овец, шерстяное ткачество и торговля шерстью неуклонно расширялись. Вместе с этим расширением увеличивалось и поголовье овец. В засушливом краю с редким и недолго живущим растительным покровом скотину необходимо было перегонять с зимних пастбищ на летние. Огромные стада следовали за появлением молодой травы. Гильдия владельцев отар овец – Ме́ста – путем своего финансового влияния на короля и благодаря драчливости своих полукочевых пастухов добилась многих привилегий для своих членов: сохранения открытых миграционных путей длиной сотни километров, права доступа на пахотные земли после сбора урожая, права на рубку леса вдоль пути следования стад. Привилегии Месты сильно затрудняли развитие пахотного земледелия и серьезно усиливали нехватку зерна.
Лучшие времена для овец и их владельцев закончились к 1570 году. К концу XVI века система рынков и ярмарок, на которых покупали и продавали шерсть, пришла в упадок из-за долгой войны с Фландрией, и многие предприниматели разорились из-за королевских банкротств. И торговля, и промышленное производство вступили в полосу упадка, от которого они так и не оправились полностью. Тем временем сами овцы – по мере роста их поголовья – нанесли ущерб иного рода. Они уничтожали травяной покров, портили растущие посевы и способствовали эрозии почвы. Съедая молодые побеги, они мешали восстановлению лесов. В конце XVI – начале XVII века стояли суровые зимы и были длинные сухие летние периоды. В Старой Испании, как и в Новой, огромные стада овец уничтожали средства к своему собственному существованию. Поголовье стад Месты в XVII веке быстро сокращалось, а сама гильдия утрачивала свою значимость; но ущерб был уже нанесен.
На фоне несколько примитивной сельской экономики Кастилии резко выделяется поразительный рост некоторых промышленных городов в XVI веке. Удвоение численности населения таких городов, как Бургос, Сеговия и Толедо, и даже еще более быстрое развитие Севильи указывали на развитие промышленности и торговли, которое, по крайней мере отчасти, следует приписать стимулирующему воздействию торговли с Индиями. Да, Испания оставалась, как и всегда, производителем сырья, экспортировала вино, оливковое масло и шерсть в обмен на иностранные товары; оливковое масло и вино были среди товаров основного спроса в Индиях. Однако в то же время производство шелка, шерстяных тканей, перчаток, кож и ножевых изделий не только обеспечивало большую часть внутреннего рынка, но и значительную долю экспорта в Индии. Даже каталонские ткани – в значительном количестве – пробили себе дорогу в Индии в середине XVI века через Медину-дель-Кампо и Севилью. Однако этот поразительный промышленный рост оказался временным явлением. Ни внутреннего потребления, ни спроса в Индиях не было достаточно для того, чтобы его поддерживать. Так как в конце XVI века спрос на промышленные товары в Индиях продолжал расти, неспособность испанской промышленности извлекать соответствующую прибыль требует объяснений.
Королевства в Индиях не стали эффективным экономическим дополнением Испании или Кастилии. Монополию Севильи часто обвиняли в необоснованном ограничении заокеанской торговли. И действительно, торговые монополии, как правило, предпочитают торговать ограниченным количеством товаров по высоким ценам. Севильская
Из других промышленных товаров европейского происхождения, пользовавшихся большим спросом в Индиях, – шерстяных и льняных тканей и одежды, инструментов, оружия и металлических изделий вообще, стекла, бумаги и книг – немногое производилось в Андалусии. Шерстяные изделия, особенно высокого качества, продавались хорошо. Грубые шерстяные одеяла, которыми пользовались индейцы, во второй половине XVI века изготавливались в основном в Индиях. Главные центры высококачественного шерстяного ткачества находились в Каталонии и Старой Кастилии – далеко от Гвадалквивира и любой гавани, откуда товары можно было легко отправлять в Америку. Внутренние коммуникации в Испании даже по обычным европейским стандартам того времени были чрезвычайно плохими, и в конце XVI века кастильская шерстяная промышленность переживала спад по другим причинам. Более того, внутренние таможенные пошлины не поощряли производителей из других регионов Испании отправлять свои товары в колонии через Севилью. Севильские купцы обнаружили, что гораздо выгоднее импортировать ткани для отправки в Индии морем из Нидерландов или Франции. В производстве чугуна и стали история была аналогичная. Продукция из Бильбао и Толедо была отличного качества, но высокая цена и транспортные трудности делали их неконкурентоспособными. Аналогичные товары, привезенные в Севилью на голландских кораблях из Северной Европы, неуклонно заменяли их в торговле с Индиями. Поэтому уже в конце XVI века значительная доля товаров, отправляемых из Севильи в Индии, – за неизменным исключением вина и оливкового масла – была иностранного происхождения. В XVII веке население и промышленная активность почти всех испанских городов, за исключением Мадрида, резко сократились. Колонистам в Индиях тогда пришлось ввозить большую часть промышленных товаров из других мест. Голландские и английские контрабандисты вели процветающую и все расширяющуюся торговлю в портах Карибского бассейна. Иностранные суда незаконно переправляли свои грузы, зачастую с попустительства портовых чиновников, на корабли направлявшихся на запад флотов. Легальный экспорт промышленных товаров, за которые платили пошлины и открыто вывозили из Севильи, обычно был французского происхождения. Во второй половине XVII века французы фактически контролировали большую часть официальной торговли. Торговые дома севильской
Помимо европейских продуктов питания и изделий, колонисты в Индиях требовали африканских рабов. У испанцев не было законного доступа к побережью Гвинейского залива – основному источнику их поставок. Португальцы, которые были основными работорговцами в XVI веке, не имели законного доступа в Индии. До 1580 года, не считая контрабанды и редких краткосрочных индивидуальных лицензий, рабовладельцам приходилось покупать себе рабов у португальских посредников с одобрения Севильи. Последующие издержки, неудобства и задержки повышали смертность рабов в пути и цену на них по их прибытии. Из этой дилеммы в 1580 года союзом двух корон был предложен выход. В 1595 году испанское правительство согласилось на первый из длинного ряда
Неспособность испанских промышленных и торговых сообществ должным образом обеспечивать рынок Индий хоть какими-то товарами, пользовавшимися там большим спросом, шла рука об руку с неспособностью использовать Индии в качестве источников тропических товаров для продажи в Европе. Севилья никогда не была конкуренткой Лиссабона, Антверпена или Амстердама как центр ввоза товаров и распределения «специй». У нее не было ни перца, ни гвоздики, чтобы их распределять. «Специи», произрастающие в Америке, были незнакомыми, и спрос на них рос очень медленно. Кошениль была ценным предметом торговли, но это был дикий продукт, собираемый индейцами, и его никогда не было много. Некоторые местные растения – сладкий картофель, например засахаренный, как цукаты, или с привкусом эрингиума (синеголовник), как афродизиак, – продавались ограниченно, как диковинки. Какао, которое лишь позднее стало весьма ценным товаром, хотя и понравилось завоевателям Новой Испании, не ввозилось в Испанию приблизительно до 1580 года. Какао быстро портится, когда становится влажным, и поэтому его трудно перевозить в хорошем состоянии. Шоколад стал модным напитком лишь спустя много лет в XVII веке. Другое местное американское растение, табак, помогло сколотить больше состояний, чем все серебро Индий, но, главным образом, не испанцам. Некоторые испанские врачи приписывали ему лечебные качества, и его небольшие количества реэкспортировали из Испании в конце XVI века; но раньше начала XVII века табакокурение не стало укоренившейся общественной привычкой ни в одном уголке Европы. К этому времени другие живущие у моря народы, более предприимчивые с точки зрения коммерции, чем испанцы, плавали в Индии, чтобы купить табак у «диких» индейцев или вырастить его для себя в регионах, не захваченных Испанией.
Большинство основных пищевых растений Америк – кукуруза, картофель, маниок, бобы
Испанцы завезли огромное количество растений и животных Старого Света в Новый. Некоторые из ввезенных продуктов были товарами, пользовавшимися спросом в Европе, но их ценность в официальной торговле с Индиями была ограниченной, потому что они конкурировали с аналогичными продуктами в Испании. Сахар, например, выращивали в Южной Испании и на Канарских островах. Сахар из Индий импортировали в Севилью с 1520-х годов, и часть его реэкспортировали, но его количество, с которым так поступали, всегда было небольшим. Сахар, произведенный в Новой Испании, в основном шел на местное потребление, хотя некоторая его часть экспортировалась из поместий Кортеса вдоль береговой линии в Перу; пристрастие колоний к сладкому было известно. Большая часть островной продукции с конца XVI века продавалась иностранным контрабандистам. Ими были португальцы в Бразилии, которые с конца XVI века сначала производили американский сахар в больших коммерческих масштабах на экспорт в Европу. Среди второстепенных растительных продуктов, экспортируемых из Индий в Испанию, самыми важными были красители; и хотя многие их них были дикорастущими лесными растениями, самое ценное из них, индиго, было завезенной выращиваемой культурой. Его ценность в торговле с Индиями была ограничена чахлым состоянием испанской текстильной промышленности в конце XVI века и на протяжении всего XVII века, но значительное его количество шло на экспорт из Севильи. Продукты выпасного животноводства, особенно кожи и сало, были главными статьями экспорта из Новой Испании и с островов; но опять-таки они просто дополняли аналогичные продукты Кастилии. Многочисленные грузы кож, прибывшие на флотах из Индий, приносили сравнительно маленькую выгоду, хотя это, конечно, лучше, чем отправлять корабли назад только с балластом. Спрос на кожи был больше в Северной Европе, чем в Испании; и с конца XVI века поселенцы в маленьких колониях на карибском побережье имели возможность продавать кожи, а также сахар английским и голландским торговцам-контрабандистам, которым было выгоднее подвергнуться риску и совершить прямое плавание, чем покупать американскую продукцию в Севилье.
Гораздо важнее, чем все эти разнообразные товары, – по крайней мере, в официальной торговле, – были драгоценные металлы. Преобладание золота и серебра – особенно серебра – среди продукции Индий является самой характерной чертой всей истории Испанской империи, которая больше всего будоражила воображение ее современников. Литература того времени изобилует ссылками на нее; упоминания Сервантеса в
Доли золота и серебра в импорте, основываясь на имеющихся документах, трудно точно оценить, но с середины XVI века серебро сильно преобладало как по объему, так и по общей стоимости. Приблизительно 70–75 % всех поставок из Индий были собственностью частных компаний и лиц. Остальное, являющееся результатом налогообложения в Индии, после вычета расходов на администрацию, приходилось на долю королевской казны; хотя иногда в тяжелые годы корона также изымала посредством навязанных займов или просто захвата дополнительных количеств средств, принадлежавших частным лицам, – практика, которая только усугубляла факторы риска трансатлантического бизнеса и, естественно, способствовала мошенничеству. Весь отправляемый из Индий груз в каждой флотилии находился под контролем старшего чиновника, «хранителя серебра», который отвечал за его безопасную доставку в Севилью и получал свое вознаграждение из платежей, внесенных его владельцами. Эта система давала течь на каждом стыке. Некоторые «хранители серебра» были корыстными. Бандитизм, пиратство и контрабанда причиняли ущерб в Индиях и в море. Серебро тайно передавали иностранцам на Азорских островах и в Кадисе, даже в Лиссабоне, чтобы заплатить за покупку иностранных товаров и избежать уплаты пошлин, взимаемых в Севилье. Часть серебра контрабандой провозилась в Севилью в мешках и бочонках вместе с другими товарами. Официально зарегистрированные грузы выгружали в Севилье под присмотром чиновников Севильской торговой палаты, а затем в основном продавали скупщикам серебра. Эти посредники были финансовыми магнатами севильского порта. В XVI веке они обычно были капиталистами, но указ от 1608 года потребовал, чтобы они объединились в компании по крайней мере из двух партнеров. Это было одно из первых в Испании появлений товарищества с ограниченной ответственностью –
Главное последствие этого неуклонного роста объема серебряных монет на экономику Андалусии, всей Испании и постепенно остальной Европы хорошо известно – постоянный, хотя и колеблющийся рост цен на все товары. Общий уровень цен в Испании за XVI век вырос приблизительно на 400 %. Связь между американским серебром и растущими ценами смутно осознавалась некоторыми продвинутыми теоретиками. Жан Боден впервые обратил на нее внимание в 1568 году, и у его рассуждений в XVII веке были последователи – несколько испанских экономистов, из которых Монкада и Мартинес де Мата были самыми выдающимися. Однако на испанское правительство их аргументы не производили никакого впечатления, и оно старалось всеми возможными средствами увеличить производство серебра и его отправку в Новый Свет, а также ограничить его экспорт из Испании. Ограничения не были и не могли быть эффективными в целом, но они в какой-то степени «заперли» серебро в Испании и тем самым обострили различия между испанскими и общеевропейскими ценами. В ответ, естественно, выросли заработные платы, но, как всегда, они отставали от цен. Это отставание вместе с технологическим развитием стимулировало промышленный и торговый рост Испании в первых трех четвертях XVI века, но заработные платы в Испании догоняли цены быстрее, чем в остальной Европе. В первой половине XVII века действительно заработные платы в численном выражении, рассчитанные на основе 1571–1580 годов, были в некоторые годы выше цен. В тех отраслях промышленности, где это происходило, прибыль можно было получить только посредством непрекращающегося научно-технического прогресса с целью сокращения затрат. Но общая иллюзия процветания и ощущение легких денег, сопровождавшее презрение к ручному труду, препятствовали научно-техническому прогрессу именно тогда, когда он был необходим больше всего. К началу XVII века эти процессы наряду с высокими налогами привели к такому высокому росту испанских издержек и цен по сравнению с европейскими, что вся промышленность лишилась стимула, а ее экспортная отрасль оказалась в серьезном и все более нарастающем невыгодном положении. Пострадала даже торговля традиционно экспортными товарами – сырьем. На протяжении XVII века ирландская шерсть и шведское железо все более и более успешно конкурировали в Северной Европе с шерстью и железом, экспортируемым из Бильбао. Из внутренних отраслей промышленности особенно пострадало кораблестроение. Испания всегда сильно зависела от ввозимых парусины и канатно-веревочных изделий. В начале XVII века растущие издержки, технический консерватизм и истощение лесов довели кораблестроение почти до застоя.
Около трети – четверти всех богатств, ввозимых из Индий в Испанию, предназначалось короне. По приблизительным и неполным отчетам того времени в отсутствие чего бы то ни было, напоминающего современный бюджет, невозможно точно вычислить, какая доля королевских доходов извлекалась из этого источника. Эта доля выросла во второй половине XVI века, вероятно, с 10 или 12 % в середине века до 25 % в рекордные годы в 1590-х годах. Помимо своей абсолютной величины, доход от Индий имел свою собственную особую ценность. Он имел вид золотых и серебряных слитков и мог служить предметом немедленной сделки. Он был – или так казалось – надежным и предсказуемым; металл существовал в недрах, и власть правительства вице-короля обеспечивала – какие бы трудности ни переживали Индии – его добычу. Налоги на него собирали штатные чиновники, а не плантаторы-перекупщики. Жульничество и воровство, бандитизм на суше, пиратство или враждебные акции в море, естественно, имели свои негативные последствия, и довольно тяжелые, но в XVI веке уровень успеха, достигнутого в принятии превентивных мер от такого ущерба, был сравнительно неизменным. Доход от Индий был безусловным. Чтобы его получить, королю не приходилось неделями торговаться с кортесами или частными корпорациями или вступать в сделки, чтобы устранить претензии, или объяснять, на какие цели нужны эти деньги. Деньги были его, и он мог использовать их, как считал нужным. Обладание большим свободным доходом, шедшим вразрез с конституционными свободами, было огромным административным преимуществом, которое широко приветствовалось королевскими подданными. Более того, объем доходов из Индий был сильно преувеличен отчетностью в Испании и других местах. Обладание им поощряло испанскую корону к преувеличенной оценке своей собственной международной ответственности, влияния и власти и, наоборот, возбуждало в других европейских странах преувеличенные страхи и зависть к Испании. Этот доход даже профессиональным финансистам казался более ценным активом, чем он был на самом деле. Занимая деньги и делая необходимые переводы для выплаты жалованья гарнизонам в Италии и Нидерландах, армиям, воюющим в Германии, и морякам в Атлантике и Средиземном море, корона предлагала доход от Индий как свое главное обеспечение. Хоть эти доходы и были большими, даже больше, чем считалось, этих денег никогда не было достаточно, чтобы обеспечить огромные займы должным образом. Они всегда отдавались в залог международным банкирам задолго до того, как они покидали Индии. Любые задержка или промедление при отправке серебра катастрофически подрывали доверие к Испании и вызывали ответные действия во всех финансовых центрах Европы. В 1592 году Филипп II – в период, когда уровень поставок серебра из Индий был очень высок, и после того, как он дважды отказывался от уплаты своих долгов и оставлял за собой шлейф финансовых крахов, – был вынужден публично признать в кортесах, что он по-прежнему имеет в собственности более 13 миллионов дукатов.
ebooksa