Приговорён к свободе

– Я ухожу из этого мира, – Питер приоткрыл рот, явно чего-то не понимая. Вовремя опомнившись, я добавил: – Из преступного мира, – брат облегчённо выдохнул.

– Ты серьёзно? – на его губах заиграла какая-то шальная улыбка. – Или шутишь? Учти, Август, если это шутка, то я…

– Я серьёзно, – кивнул я, закрывая глаза. Сил совершенно не было. Мне не хотелось ничего объяснять, но я знал, что придётся, поэтому мечтал просто упасть в снег и остаться в таком положении на пару дней, подумав о своём поступке ещё раз. Конечно, я уже потратил достаточно времени на это, но всё равно казалось, что мало. Я распорядился своей жизнью, изменил её уклад, собственными руками разрушил то, что так долго строил, а теперь сомневался, правильно ли поступил.

– Но почему? – услышал я голос Питера сквозь неясные обрывки мыслей. Открыл глаза, пытаясь сказать взглядом, что не хочу говорить об этом. По крайней мере, не сейчас. Брат моего посыла не понял. Пришлось пояснять словами. – Ладно, – согласился он. – Пойдём? – он кивнул мне на дом, улыбнувшись.

Мне хотелось рассмеяться: и где же тот Питер, который минуту назад угрожал мне ножом, твердя, что не позволит подойти к дому? Но говорить не хотелось. Ни о чём.

На секунду я подумал, что могу сейчас уйти, не заставлять себя подходить к дому, где снова придётся что-то объяснять. Я могу не возвращаться сюда вообще, или вернуться позже… Но понимал, что никакого "позже" не будет. Это последний шанс, нельзя его упускать.

Питер тревожно на меня поглядывал. Мне казалось, что он читает мои мысли и всё ждёт, какой же из вариантов я выберу. Вопреки всем сомнениям, я решительно открыл дверь в дом. Брат опередил меня, переступая порог, громко поздоровавшись с матерью и отцом. Оба сидели на кухне, звеня тарелками и о чём-то разговаривая. Услышав голос Питера, они с улыбкой обернулись, а заметив меня – остолбенели. Арман поднялся и нахмурился, переводя взгляд то на меня, то на Питера.

– Прости, – прошептал я, приблизившись к матери. – Я ушёл с корабля, – добавил, повернув голову к Арману, который смотрел на меня удивлённо, будто на восьмое чудо света, и на Питера, который забавно улыбался, стоя у двери. Подавляя слёзы, мама крепко обняла меня.

На корабле я редко думал о семье, но если такое случалось, то надолго. Тогда я пил, соглашался на самые тяжёлые задания, рисковал собой и командой, лишь бы отвлечься. А теперь вернулся сам, принимая правила игры, в которую пригласила меня Судьба.

Орфей

– Это просто время сейчас такое, – говорила Герда, водя кистью по холсту. Я улыбался, сидя на полу перед ней и слушая её тихое пение и рассказы, покачиваясь и чувствуя себя счастливым. Она рисовала цветных лошадей, похожих на сказочных. Холодными и тёплыми тонами, с выразительными глазами – они не были похожи ни на одну вещь, которую я когда-либо видел. Наша команда перевозила и антиквариат, а я повидал много дорогих картин, но ни одна из них не могла бы сравниться с этими.

– Ты училась этому? – спросил я, подходя к сестре сзади и кладя руки ей на плечи. Она покачала головой, обернувшись ко мне с озорной улыбкой.

– Нравится? – гордо спросила она. Я восхищённо закивал. – Алек, это наше время, – прошептала Герда, снова принимаясь за работу и отворачиваясь от меня. Я всё же заметил, как она изменилась в лице. – Пообещай мне, – добавила она серьёзно. – Пообещай, что заберёшь меня отсюда. Что не уедешь без меня, – я не мог этого обещать, просто не имел права, пока не разберусь хоть в чём-то. Нужно оформить документы, многое доказать, осуществить переезд, зачислить сестру в школу недалеко от моей квартиры… Это отнимет много времени и ещё больше сил.

Но в её голосе было слишком много надежды. И я твёрдо произнёс: "Обещаю".

Герда была тем самым человеком, который первым зашёл бы в тёмную комнату, внушающую страх. Ей напоминали бы, что с ней становится светлее, но самом деле причина в другом. По ней всегда точно понятно, что же находится в комнате.

Я гордился своей сестрой, как гордился бы родным ребёнком.

– Герда, ты в порядке? – спрашивали её родители. Никто даже не догадывался сменить комбинацию слов, которыми они проверяют, способна ли их дочь функционировать дальше. Они могли бы спросить, как она себя чувствует, или заметить, что она выглядит плохо. Но в конечном счёте их, вероятно, не интересует её самочувствие, им нужно знать только, простоит ли она на ногах ещё один вечер, сможет ли вернуться домой из школы и заняться домашними делами.

– Они всегда только это и спрашивают, – пожаловалась мне Герда, с трудом сдерживая слёзы. – Но скажи… То, что я оглядываюсь на входную дверь каждую минуту, похоже на то, что я в порядке? Или то, что боюсь возвращаться из школы домой, боюсь получить низкий балл? Дома я не бываю в порядке, Алек.

Я оставался на ночь в комнате Герды, ожидая проверки из опеки и того, что мать и отца Герды лишат родительских прав, а я смогу стать её опекуном и увезти с собой. С отцом и мачехой я так и не пересекался, оттягивая этот момент до последнего. Я ни разу не спустился с чердака на кухню, когда дома был кто-то, кроме сестры. Это было проще простого, потому что родители даже не всегда возвращались после очередного «дела».

В один день проверка всё-таки явилась как раз тогда, когда все были дома. Мы с сестрой прятались на чердаке, пытаясь написать песню. Я пообещал Герде, что, когда мы переедем, будет у неё и гитара, и всё, что захочет. И что я научу её всему, найду лучших учителей, только бы сестра была счастлива…