Азовский гамбит,

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что?! — напрягся Грамотин.

— Да, точно, — заторопился стрелец. — В Серпухов. Я все как есть слышал!

— Ах ты, пес! — вскочил как ужаленный дьяк. — Скоморохом себя вообразил?!!

— Что ты, господин, — испугано отшатнулся Семен, почуяв что-то неладное, — если не так что сказал, так ты меня поправь, я ведь не со зла…

— Отрубить ему голову! — коротко приказал дьяк. — Да не мешкая!

— За что? — завыл чернобородый, пытаясь вырваться из рук стражников, но те привыкшие за последние дни к подобным расправам, уже тащили его вон из допросной избы.

Оказавшись снаружи, ярыжки на минуту задумались. Казнить несчастного самим им не хотелось, да и, строго говоря, не по чину. Нет, если бы дьяк пошел следом, они бы исполнили приговор не задумываясь, но тот отчего-то остался внутри и принялся отбирать у писца опросные листы.

— Что делать будем? — спросил один.

— Была бы хоть сабля, — нерешительно протянул второй.

— Ополоумел! — строго одернул его товарищ. — Наше ли дело головы сечь? Давай отведем его к кату[31], пусть он и старается!

— А ну как он артачится станет?

— Да с чего бы?!

— Не знаю. Скажет, вам надо, вы и рубите!

— Вот тогда топор и возьмешь.

— Братцы, — взмолился Семен. — Не берите грех на душу, отпустите меня за ради Христа!

— Какой ты нам брат, морда чернявая? — удивились ярыги. — Ты вор и бунтовщик!

— Спасите! — заблажил стрелец, невольно привлекая к себе внимание окружающих. — Помогите!

Не ожидавшие подобной наглости конвоиры обиделись и принялись награждать неблагодарного арестанта тумаками и ругательствами, отчего шума вокруг стало еще больше.

— Почто бьете? — властно осведомился у них богато одетый всадник, в котором служители правопорядка к своему ужасу признали известного душегуба Михальского.

— Господин Грамотин велел, — только и смог выдавить из себя один из них.