Домой новоиспеченный христианин вернулся с мечтой объединить Норвегию под эгидой новой веры – подобно тому, как его предок, Харальд Прекрасноволосый, объединил страну на политической основе. Поначалу все шло хорошо. Олаф сокрушил всех врагов и всего за год сосредоточил под своей властью больше земель, чем до сих пор удавалось кому-либо из норвежских правителей. Он установил прочный контроль над Оркнейскими островами, изгнал знатных датчан из Норвегии и женился на одной из внебрачных дочерей шведского короля. В то же время он организовал эффективную административную систему, обеспечившую надежное управление всей страной.
Однако среди своих подданных Олаф был не слишком популярен. Несмотря на свой острый ум, поэтический дар и талант полководца, он был болезненно честолюбив и высокомерен. Выстроить отношения со знатью, не привыкшей к единоличной власти короля, ему не удалось, а попытки обратить народ в новую веру встречали сопротивление. Действовал Олаф жестоко: одному человеку, отказавшемуся креститься, он велел отрезать язык, другому – выколоть глаза. Поползли слухи, что им движет не столько благочестие, сколько алчность. И не хватало только искры, чтобы хворост всеобщего недовольства вспыхнул пожаром мятежа.
Искру эту поднес Кнуд, раздосадованный успехами Олафа. Он начал снабжать мятежников деньгами, и в 1028 году разразилось восстание, в результате которого Олаф был свергнут.
Король-изгнанник бежал на Русь, ко двору своего родича по браку – Ярослава Мудрого. В течение года он собирал наемников под свои знамена и, наконец, в 1030 году попытался вернуть себе трон. Во главе войска, в которое входили и датские, и шведские, и даже немногочисленные норвежские викинги, Олаф приплыл в Швецию, где его встретил единокровный брат Харальд Суровый, которому недавно исполнилось пятнадцать. Харальд привел с собой еще шесть сотен бойцов.
Если Олаф надеялся, что бывшие подданные примут его с распростертыми объятиями – или, по крайней мере, устрашатся при виде его грозного войска, – то он серьезно просчитался. 29 июля, неподалеку от усадьбы Стикластадир, путь ему преградило норвежское войско, состоявшее из родовой знати и крестьян.
Самая знаменитая битва в истории Норвегии началась во тьме, внезапно наступившей при затмении солнца (по крайней мере, если верить кровавому и живописному описанию в саге Снорри). Воины Олафа сражались храбро, но противник, судя по всему, значительно превосходил их числом. Сам Олаф, бросившийся в гущу битвы, был ранен в ногу выше колена. Отступив, он оперся о камень и выронил меч, и тут один из врагов вонзил ему копье в живот, а еще один добил его третьим, роковым ударом в шею.
Со смертью короля наемники утратили боевой дух и бросились врассыпную с поля битвы. Победители преследовали их и убивали до самого вечера, пока не стало слишком темно. Ближайшие соратники Олафа вынесли его тело с поля боя и тайно похоронили на берегу реки. Те из его воинов, которым удалось скрыться от погони, вернулись к обычной жизни, даже не попытавшись отомстить за короля.
Но, как ни удивительно, нелюбимый в народе Олаф после смерти начал набирать популярность. Страна, изнывавшая под игом чужеземцев, реабилитировала своего соотечественника. Не прошло и года, как тело Олафа эксгумировали и обнаружили, что его не коснулось тление. Смерть, постигшую его при затмении солнца, стали сравнивать со смертью самого Христа на Голгофе и принимать за доказательство святости. В том же году с благословения папы римского Олаф был причислен к лику святых[199]. На месте его погребения возвели церковь, поместив под алтарем тот самый камень, на котором он погиб.
После смерти Олаф обрел такое могущество, о каком при жизни мог только мечтать. Он стал истинным «львом веры», покровителем бедняков и угнетенных и великим защитником мореплавателей и купцов. Все неудобные подробности – наподобие того, что войско, возглавляемое Олафом в битве при Стикластадире, состояло в основном из чужеземных язычников, что его убили сами норвежцы, а сам он был жадным и жестоким правителем, падким на женщин, – забылись и отошли на второй план. Монарх-изгнанник стал
Совсем иная судьба была уготована Харальду Суровому, единокровному брату Олафа. Настоящий исполин среди людей (если верить сагам, росту в нем было семь с половиной футов, то есть 2 метра 30 см), он был могуч и как личность. От матери он унаследовал честолюбие и хитроумие, которое и помогло ему выжить в битве при Стикластадире. Пятнадцатилетний Харальд сражался храбро, но был тяжело ранен. Ему хватило смекалки спрятаться в яме под грудой тел и дождаться темноты, чтобы затем покинуть поле битвы незамеченным. Затем он укрылся в доме одного крестьянина, жившего в лесу, вдали от людей, и выждал время, пока его рана не исцелилась. Слухи о его спасении все же вышли на свет, и Харальд отправился на восток, ко двору Ярослава Мудрого, как только достаточно окреп для путешествия. Дорога была опасной, а шансы на восстановление власти казались призрачными, но Харальд, как ему это было вообще свойственно, не унывал. По пути он сочинил такие стихи:
В Киеве, на службе у великого князя, Харальд провел несколько лет. Ярослав нуждался в опытном военачальнике (и в тех пяти сотнях викингов, которых он привел с собой), так что Харальд оказал ему немалую помощь, возглавив несколько походов против поляков и степных кочевников. Желая упрочить свои позиции еще больше, Харальд попросил у Ярослава руки его дочери, но встретил холодный отказ. Одних лишь побед над врагами Киева было недостаточно, чтобы удостоиться такой чести.
И Харальд понял, что искать славы, достойной его амбиций, следует в других краях. Собрав свою дружину, он рискнул перейти днепровские пороги и двинулся на юг, в Константинополь. Викинги называли его «великим городом» – и не напрасно, как убедился Харальд в 1034 году, достигнув цели своего путешествия. Только недавно со всей подобающей пышностью на престол взошел новый император, Михаил IV. Город полнился слухами о грядущей военной кампании, и пополнение варяжской гвардии пятьюстами закаленными воинами оказалось весьма кстати.
Если Харальд и встречался с императором лицом к лицу, тот, скорее всего, не произвел на него впечатления. Михаил IV был сыном крестьянина с Южного побережья Черного моря и до восшествия на трон работал менялой – а если верить слухам, был, вдобавок, искусным фальшивомонетчиком. Своим возвышением он был полностью обязан миловидной внешности и помощи старшего брата – могущественного придворного евнуха, который представил его недавно овдовевшей царице Зое. Зоя влюбилась без памяти, и хотя была старше Михаила на тридцать с лишним лет, взяла его в мужья и посадила на трон. Неблагодарный Михаил сразу же отстранил ее от власти, фактически заточив на женской половине дворца.
Он оказался талантливым правителем и способствовал экономическому подъему Византии. Но возглавлять войска в сражениях он не мог, поскольку страдал эпилепсией. Это было серьезной проблемой, потому что империю осаждали враги со всех сторон. Сербы на Балканах вышли из-под контроля Византии, Северная Греция страдала от набегов, в Малой Азии арабы разграбили несколько городов. Михаилу срочно требовались толковые военачальники, так что прибытие Харальда стало для него настоящим подарком небес.
Константинопольский период стал одним из самых успешных в жизни Харальда: наниматель отчаянно нуждался в его услугах и при этом располагал чуть ли не безграничными средствами. Правда, возникла некоторая заминка в связи с его родовитостью: византийцы неохотно принимали в варяжскую стражу скандинавских королевских особ. Но это обстоятельство было не так уж и трудно скрыть, да и Михаил был не в том положении, чтобы придираться к мелочам. Как и следовало ожидать от того, кто вошел в историю как «последний из викингов», Харальд первым делом развернул боевые действия на море. Византийскому флоту предстояло очистить Восточное Средиземноморье от арабских морских разбойников, и Харальд справился с этим поручением блестяще. Затем Михаил направил его в Малую Азию – изгнать арабов из имперских земель.
В этих походах Харальд проявил немалую отвагу, завоевал уважение в варяжской страже и вскоре был назначен ее начальником. Его «вороний стяг», позднее получивший имя «Опустошитель Страны», всегда реял в самой гуще сражения.
На службе у императора Харальд побывал в самых отдаленных уголках известного мира – по всей империи и далеко за ее пределами. Всего за каких-то пять лет он успел провести целый ряд кампаний от Сирии до Кавказа, подавить болгарское восстание (за что был прозван «бичом болгар»), повоевать в Северной Африке и на Кикладских островах и даже посетить Иерусалим в составе посольства и омыться там в водах реки Иордан. Если верить хронистам, он захватил около восьмидесяти арабских крепостей и остановился, только дойдя до Евфрата.
Такие победы не прошли мимо внимания императора: тот вознаградил начальника своей варяжской стражи, пожаловав ему титул и приказав выбить особую монету в его честь. В том же году Михаил IV развернул самую амбициозную из своих кампаний – вторжение на Сицилию, в результате которого он надеялся изгнать арабов и вернуть остров под контроль империи. Византийский полководец, поставленный во главе кампании, – Георгий Маниак, славившийся необычайно высоким ростом и могучим сложением[201], – не собирался рисковать. Он собрал огромную армию наемников, в которую вошли и варяги, и отряд норманнов под командованием Вильгельма Железной Руки[202]. Даже в составе большого войска Харальд Суровый вскоре сумел отличиться. Маниак не только использовал варягов как ударную силу для лобовых атак, но и часто отправляя их на вылазки, которыми надеялся измотать сицилийских арабов. Благодаря этому Харальд смог лично захватить несколько городов, действуя то прямым натиском, то хитростью. Один хорошо укрепленный город он не рискнул брать штурмом, но обратил внимание на птиц, свивших себе гнезда на соломенных крышах домов. Каждое утро птицы вылетали в окрестные поля за пропитанием, а под вечер возвращались в город. Харальд решил повторить военную хитрость княгини Ольги: он приказал своим людям наловить как можно больше птиц – чем, должно быть, немало удивил и позабавил жителей осажденного города, наблюдавших, как викинги носятся вокруг лагеря с сетями. Но смеялись горожане недолго: Харальд распорядился привязать на спины птицам сосновые стружки, смазанные воском, и поджечь. Перепуганные птицы полетели прямиком в свои гнезда, и вскоре весь город заполыхал пожарами.
Но несмотря на отдельные победы, сицилийская кампания не увенчалась успехом. Георгий Маниак сперва поссорился с норманнами из-за какого-то пустяка, а затем совершил еще более неприятную ошибку – ударил по лицу одного из командиров, который оказался зятем императора. В результате военачальник был с позором отозван в Константинополь, и все завоевания вскоре были потеряны.
Харальд Суровый избежал обвинений, но и в гору идти перестал. Приступы эпилепсии у Михаила IV участились и стали тяжелее: к тому времени, как Харальд вернулся в столицу, всем уже было очевидно, что императору осталось недолго. Михаил распух от водянки и не интересовался больше ничем, кроме поисков духовного и физического облегчения от своих недугов. Наконец, в декабре 1041 года он умер. Даже в последние месяцы жизни он по-прежнему отказывал жене в просьбах о встрече, но заставил ее усыновить своего племянника, который и взошел на трон под именем Михаила V.
ebooksa