Словно это я беспечно оставил бокал с эликсиром без присмотра.
– Привязывайте его срочно, пока он не улетел к звездам, – распорядился Гэрберт.
Почтальон выглядел внушительно. Насильно такого к столбику не привяжешь, да и выдержит ли тот столбик. Но времени на уговоры и объяснения не было.
Кролики тем временем закончили воспарение и замерли в свободном полете. Веревки провисли.
– Господин Уотсон, нам необходимо вас привязать, – сказал я, понимая всю абсурдность своих слов.
Почтальон посмотрел на нас как на сумасшедших, и тут его ноги оторвались от земли. От неожиданности он взмахнул руками и опрокинулся на спину, но не упал, а повис над поляной. Забарабанил руками по воздуху, точно пытаясь его взбить, как пуховую перину, но это ни к чему не привело. Он продолжал медленно подниматься над землей. Первым опомнился Герман и вцепился в его левую ногу. Я тут же бросился за веревкой и принялся привязывать ее к Уотсону, который в этот момент решил, что мы покушаемся на его драгоценную жизнь, и стал лягаться, как дикий техасский мустанг. Уэллс попытался его успокоить, но подошел слишком близко и получил оплеуху, которая его изрядно разозлила.
В это время на поляне показался Пират. Он вальяжно зашагал в нашу сторону, наблюдая за трепыхающимися в небе кроликами.
Нам удалось привязать Уотсона, и он начал свое воспарение к небу, отчаянно сопротивляясь и ругаясь последними словами, которые не принято произносить не то что в храме, а в любом мало-мальски приличном обществе.
– Хорошо не обделался, – резонно заметил Вертокрыл.
Я не стал переводить Уэллсу его слова.
– Похоже, нам опять предстоит объясняться с преподобным. Вряд ли у нас хватит сил и дара убеждения объяснить все это почтальону, чтобы он не предъявил нам никаких обвинений или не пошел к О’Рэйли с жалобами на колдовство.
Я попытался поговорить с Уотсоном. Рассказать ему, что ничего страшного не происходит, что он случайно выпил препарат, который предназначался не ему, что мы проводим здесь научные опыты, но он меня не слушал. Громко кричал, размахивая руками, угрожал нам карами небесными, а также людскими законами, обещал натравить на нас адских гончих и утопить нас в геенне огненной. Он ругался, плевался. Фуражка давно слетела с его головы и затерялась где-то в траве. Вскоре ее отыскал Пират. Он забрался внутрь, избрав ее своим наблюдательным пунктом.
– Может, опустим его и прибьем к земле кольями, – предложил я.
Но Уэллс отмахнулся от моего предложения, как от назойливой мухи.
– Эксперимент есть эксперимент. Николас, фиксируйте все данные. Герман, снимайте все. Мы ничего не должны упустить.
Уэллс наполнил бокал вином и воскликнул восторженно:
– Жаль, что мы пока можем поднимать в воздух только живые объекты. Надо думать над тем, как поднять в воздух грузы. Представляете, друг мой Николас, какие перспективы открываются перед нами благодаря кейвориту.
Почтальона не вдохновила эта пламенная речь. Он забился в воздухе еще сильнее. Я с сомнением посмотрел на канат и колышек. Удержит ли он бедного Уотсона? У меня на этот счет были сомнения.
Глава 17. Деревенские предрассудки
– Вас надо упечь в тюрьму или, того лучше, в сумасшедший дом, – грозился почтальон, идя на снижение.