Шандор Ференци

Этот второй анализ должен позволить аналитику войти в прямой контакт с ребенком в пациенте и таким образом ознакомиться с пережитыми им травмами. Нежное обращение с пациентом, исполнение роли любящего и ничего не запрещающего родителя остановило бы и нейтрализовало те несчастья, которые выпали на начало его существования. По мнению Ференци, аналитики, до того времени предпочитавшие искать фантазматическую организацию и внутрипсихическую конфликтность, не придавали должного значения реальному травматическому опыту раннего детства, даже пренебрегали им.

Поэтому Ференци начинает разрабатывать и предлагает новую теорию травматизма. Она обсуждается в последующие годы в работах, составляющих основной корпус текстов, рассказывающих об этом теоретическом открытии и свидетельствующих об исследованиях этого последнего периода. Таких текстов четыре. Два были опубликованы при его жизни: «Анализ детей и взрослых» (1931), «Смешение языка взрослых и ребенка. Язык нежности и страсти» (1933); два других изданы посмертно: «Клинический дневник» (январь-октябрь 1932) (1932) и «Соображения о травматизме» (1934).

Состояния страсти и новые концепции травматизма

Еще с 1924 г., в краткой статье, озаглавленной «Спровоцированные фантазмы (действие в технике ассоциации)»[43], Ференци пробует рассматривать связи и взаимодействия, которые он видит между ранними инфантильными фантазиями, сексуальным опытом и травматизмом. Его внимание обращено главным образом на инфантильные фантазии слишком хорошо воспитанного ребенка.

В этой статье Ференци подчеркивает фантазматическое и травматическое подавление — в смысле установки барьеров перед свободным распоряжением своей бессознательной фантазматической деятельностью, — которое приводит к особой форме идеализированного воспитания, строгого и асексуального. Этот тип травматизма, связанный с первичным вытеснением (Urverdrängung) инфантильных фантазий, противопоставляется необходимому «сексуальному травматизму», связанному с инфантильным сексуальным опытом, который, не «вредя нормальности», был бы, наоборот, ее последующей гарантией.

Два разных уровня, две концепции травматического сопоставляются здесь по своему эффекту. Дети, раздавленные в своей фантазматической свободе слишком строгим воспитанием, «слишком хорошо воспитанные дети» показывают нам ту крайность, относительно которой надо оценивать возможные последствия сексуального травматизма. При условии, что он не слишком «чрезмерный», не слишком «ранний или слишком напряженный», он может стать позитивным, полезным фактором психической организации и развития ребенка.

«Сексуальный травматизм», необходимый для создания «психосексуальной нормальности», может сыграть роль антитравматического травматизма и противостоять увечному травматизму, единственному «подлинному травматизму», развивающемуся под влиянием раннего первичного вытеснения — следствия особого воспитания и особого фантазматического родительского давления. Это теоретическое положение было предвестником основных формулировок Ференци относительно травматизма, которые мы находим в его работах начиная с 1928 г.

Вначале техника релаксации — неокатрасис — должна приблизить, даже спровоцировать первоначальное вытеснение. Однако абсолютная «вседозволенность», заложенная в эту технику, то, что она нарушает фундаментальные правила «классического» курса лечения и методы установления незыблемости рамок, незаметно ведут Ференци в теоретико-клинический тупик, что в конце концов он и сам будет вынужден признать.

Поглощенный массивными регрессивными переносами, в которых символизм уже не действует, погруженный в мир, в котором слова и действия уже не имеют репрезентаций, вынужденный бороться с чередованием слияния и ненависти по отношению к себе и к другим, Ференци блестяще уловил, что он прикован к архаичной материнской позиции[44]. Касаясь впервые этих предобъектных, симбиотических и нарциссических (первичный нарциссизм) зон, в которых слова и действия, «говорить и делать», столкнулись в одном и том же способе выражения, Ференци — в отсутствие адекватного теоретического аппарата — выбирает решение в буквальном смысле слова «слушать» своего пациента: последний, становясь поистине «мудрым младенцем», находящимся в плену агрессий — соблазнов взрослого, то есть аналитика, не имеет другого выхода, как «действительно» вести себя как ребенок, выражающий нападение на него объекта, нападение, которому он «действительно» подвергается. Целиком вовлеченный в этот процесс, Ференци считает, что в этих условиях ему необходимо играть в эти состояния (через Spielanalóse, анализ посредством игры), и «вторит» своему пациенту, одновременно пытаясь «избавить» его от вреда, нанесенного ошибками аналитика и анализа.

Очень скоро, вынужденный отойти от техники релаксации (неокатарсиса), стараясь в то же время объяснить свои ошибки контрпереноса, Ференци пробует разобраться в том, что здесь находится «в работе» и что возвращает его к условиям появления первичной травмы. И тогда он делает двойной ход:

• создает другую и последнюю технику, взаимный анализ, от которой ждет выхода из этих тупиков переноса и контрпереноса;

• параллельно объясняет, что, по его мнению, ведет к формированию искусственных травматических неврозов, появляющихся во время курса лечения неожиданным и квазиэкспериментальным образом, когда «повтор, поддержанный аналитиком, получается весьма удачным»[45].

Возвращение вытесненного в сознание при помощи анализа травматических событий, вплоть до организации их повтора, чтобы затем наблюдать их с доброжелательным отстранением, проповедуемым «классической» техникой, вероятно, является процессом, идентичным по своей структуре тому, который создает и организует тот самый травматизм, у истоков которых стоит аналитик и анализ. Выражая то, что, как ему кажется, он видит перед своими глазами во время психоаналитического лечения, Ференци развивает следующую теорию:

• травматизм не вытекает ни из шока, ни из тайного инцидента молодости, ни из вытеснения какого-либо воспоминания, ни из бессознательной фантазии какой-либо травмы или соблазнительного посягательства;

• травматизм возникает рано и состоит из двух периодов; он есть результат:

а) некоторых страстных действий взрослых, их языка страсти, на котором взрослые отвечают на потребности детей в нежности и истине;

б) отрицания взрослыми психической боли, особенно боли ребенка, что может быть пережито им как «терроризм» и привести к образованию преграды на пути свободы его мысли;

с) интроекции бессознательного чувства вины взрослого, что искажает объект любви и превращает его в объект ненависти;

• травматизм можно вновь оживить и удвоить «профессиональным лицемерием» и «технической строгостью» аналитика;

• развивающийся процесс ставит жертву, истощенную своей защитой, в ситуацию, когда необходимо покориться неотвратимой судьбе: она уходит от себя самой и наблюдает травматическое событие. С этой позиции жертва в известных случаях может считать своего агрессора больным, сумасшедшим, за которым порой она даже пытается ухаживать, лечить его. Таким образом, иногда ребенок, становящийся с этих пор «мудрым младенцем», может превратиться в психиатра своих родителей.