Ожившая тень

Глава третья

Ещё одно происшествие

1

С Мунилем в последнее время что-то случилось. Он перестал болтать и смеяться, не заходил уже, как бывало, со всеми своими вопросами и раздумьями к Мёнгилю и даже на речку его теперь было трудно вытащить. А ведь Муниль плавал лучше всех мальчишек в деревне и ещё недавно не прочь был этим похвастать.

Кёнпхаль, скорый на всякие прозвища, рассердившись на друга, называл его теперь индюком.

— Эй, индюк! — кричал он по утрам под окнами Муниля.— Пошли купаться! Хватит тебе дома сидеть.

Но Муниль даже не показывался.

«Что это с ним?» — недоумевал Кёнпхаль и в который раз плёлся на речку один.

А Муниль, дождавшись, когда опустеют выбеленные солнцем деревенские улицы, стремглав летел в коровник. У коровника он замедлял шаги, осторожно открывал тяжёлую скрипучую дверь и входил в полумрак пахнущего душистым сеном сарая.

В дальнем углу, на подстилке, лежал Оллук — краса и гордость деревенского стада. Около него, горестно покачивая головой, сидел на корточках дед Муниля — Токпо.

Оллук захворал. По ночам он жалобно мычал в стойле, ничего не ел и только пил и пил воду. Дед совсем голову потерял от горя. Каждый день на рассвете приходил он к Оллуку, приносил ему свежей травы и потом уже ни на шаг не отходил от вола и всё спрашивал:

— Ну что тебе дать, голубчик ты мой? Ну поешь хоть немного…

Оллук глядел на деда влажными печальными глазами и отворачивал морду от душистой травы.

Дед Токпо не знал, что делать. Три раза ездил он в уезд, привозил всяческие снадобья; привёз как-то даже ветеринара, и тот пытался лечить Оллука иглоукалыванием. Ничего не помогало. С каждым днём Оллуку становилось всё хуже. Он уже не жевал жвачку, целыми днями лежал на подстилке и не мычал, а лишь громко вздыхал.

Дед чувствовал себя виноватым перед всеми односельчанами: не уберёг вола! При встрече с соседями он отводил взгляд, не отвечая на ставший уже обычным вопрос:

— Ну, как там Оллук?

Вечером он ворчал на всех в доме, а утром опять уходил к своему Оллуку и проводил там весь день. Даже обед Муниль приносил ему прямо к коровнику…

Скоро вся деревня знала, что Оллуку совсем плохо. Ребята больше не звали своего товарища на реку, не смеялись над ним.

И Кёнпхаль прикусил язык.

— Я же не знал, в чём дело,— оправдывался он перед друзьями и обещал оторвать язык тому, кто хоть раз назовёт его друга индюком.