Притихшие крестьяне, заглядывая через плечи друг друга, пытались рассмотреть, что же творится в коровнике.
— Говорила я: где ж одному за целым стадом глядеть…— вздохнула какая-то старуха.
Муниль сжал кулаки: теперь пойдут разговоры!
Эх, Оллук, Оллук!.. Как радовались все в тот весенний солнечный день, когда его привели в новый коровник! А мальчишки — те и подавно были в восторге. Сколько потом перетаскали ему свежей травы! Сколько раз Муниль помогал деду чистить вола, смотрел, как Оллук пьёт, как не спеша жуёт принесённое ему угощение, как гордо идёт впереди стада!
А однажды Муниль даже поругался из-за него с Паком. Пак Пхунсам тогда возвращался с поля, и телега, в которую был впряжён Оллук, увязла в болоте. Пхунсам подгонял вола хворостиной и ругался на чём свет стоит. А ведь он был сам виноват: хотел сократить дорогу, вот и увяз в грязи.
Пак орал как безумный и колотил вола так, что сломал хворостину. Муниль, не помня себя от ярости, подскочил к негодяю, вырвал у него из рук хворостину.
«Как ты смеешь! — срывающимся голосом закричал он.— Кто тебе дал право…» — Он даже заикаться стал от волнения.
«Подумаешь!» — скривился Пак, но бить вола перестал.
Чтобы помочь Оллуку, Муниль не пожалел свои новые кеды. Шагая прямо по жидкой грязи, он подошёл к телеге, позвал Пака, и они вдвоём вытащили глубоко засевшее в грязи заднее колесо…
Ветеринар производил вскрытие, а крестьяне терпеливо ждали, что же он скажет.
— Верно, какая трава ядовитая попала,— высказал предположение долговязый Ким.
— Не иначе, дурной глаз сглазил…— вздохнула тётушка Хван.
Мёнгиль усмехнулся: «Как же, трава! Где она, интересно, в здешних краях? Нет, тут что-то другое…» Мёнгиль поискал в толпе друзей. Муниль стоял рядом с дедом и смотрел на него полными слёз глазами. Кёнпхаль что-то горячо доказывал собравшимся вокруг него мальчишкам. Чхонён стоял в стороне, глядя в землю. Лицо его было таким мрачным, что Мёнгиль даже поежился.
Через полчаса из коровника вышел ветеринар. Несколько минут он молча смотрел на сразу притихших крестьян, потом принялся устало снимать с себя фартук.
— Он проглотил гвоздь, ваш Оллук,— сказал он наконец. Толпа ахнула. Потом все заговорили разом, не слушая друг друга, гневно и возбуждённо. Кто-то в ярости крикнул деду Муниля:
— Ну, старик, с тобой мы ещё поговорим!..
Дед ничего не ответил. Маленький, щуплый, даже не пытаясь защищаться, он сгорбившись стоял перед разъярёнными односельчанами.
И тут, как и тогда, на мельнице, вперед протиснулся Пак Пхунсам. Его широкое лицо сияло.
— Надо разобрать всё, как было! — злорадно заорал он.— Кто мог подсунуть гвоздь, а? — И он повернулся к деду.
Старик вздрогнул. Он словно проснулся, обрёл вдруг дар речи, понял, в чём его обвиняют.