– Черт! – сказал Эллис.
Он вошел в салон. Верралл сидел, раскрыв «Просторы», из-за которых выглядывали только его ноги в вечерних брюках и пара лакированных темно-коричневых туфель. Он не шевельнулся, услышав, как кто-то вошел в комнату. Эллис замешкался.
– Это… Вы… как вас там… Верралл!
– Чего?
– Вы пнули нашего буфетчика?
Из-за края «Просторов» показался хмурый голубой глаз Верралла, точно глазок краба из-за камня.
– Чего? – повторил он грубо.
– Я сказал, вы пнули нашего, млять, буфетчика?
– Да.
– И какого черта вы это сделали?
– Паршивец вздумал мне дерзить. Я велел ему принести виски с содовой, а он принес теплое. Я ему сказал добавить льда, а он отказался – стал нести какую-то ахинею о том, что бережет последние кусочки. Тогда я дал ему под зад. Будет знать.
Эллис побагровел. Он был в бешенстве. Буфетчик являлся собственностью клуба, которую не годилось пинать посторонним. Но что особенно взбесило Эллиса, так это мысль о том, что Верралл мог заподозрить его в
– Будет знать? Смею сказать, еще как, млять. Но при чем здесь это, черт возьми? Кто
– Божечки, дружище. Он напрашивался на пинок. У вас здесь слуги совсем распустились.
– Вы чертов умник, нахал зеленый, какое
Верралл опустил «Просторы» и взглянул на Эллиса обоими глазами. Он никогда не терял самообладания перед европейцем; у него на это не было причин. И его голос остался таким же хамоватым.
– Дружище, всякому, кто мне дерзит, я даю под зад. Хотите, могу дать и вам?
Весь запал Эллиса испарился. Он не испугался, он не боялся никого и ничего, но взгляда Верралла вынести не смог. Этот взгляд вызывал чувство, словно на вас низвергается Ниагара! На губах у Эллиса застыли проклятия. Сдерживая дрожь в голосе, он произнес ворчливо, едва ли не жалобно:
– Но, черт возьми, он был совершенно прав, что не дал вам последний кусочек льда. Думаете, мы для вас одного лед покупаем? В этой глуши мы получаем его только дважды в неделю.
– Тогда у вас чертовски паршивое довольство, – сказал Верралл и снова закрылся «Просторами», очевидно довольный собой.