Варя не отозвалась на злые слова женщины, она их невольно наслушалась еще дома. Что делать: любого начальствующего костерят за его спиной, всегда он виноват не перед тем, так перед другим. Но отец-то подлинно виновен…
— Я сюда своей волей, одна.
Филатова, ее, знать, обессилело зло, лежала прямо, говорила с трудом:
— В Нарым вроде своей волей не ходят.
Варя покамест осторожничала:
— Разузнать пришла, принесла немного сухарей, ребятишкам раздала. А ты что же, Марья Петровна, ай заболела?
— Простуда мает. А ты не бойся, не вот я какая заразная. Ужо оклемаюсь, ноне уж легче стало.
Марья закашлялась, долго горстью отирала свой осевший рот. Темные губы ее запеклись в жару.
Слово за слово начала Варя свои расспросы. Филатова разговорилась:
— Как живем… Живем — комаров кормим. Голова на кочке, а ноги в болоте на отмочке… Коих наших в другие места отвезли — все тасуют. Мужик мой помер — опухал так, что в рубаху не влазил. А сынок в леспромхозе, за Тегульдетом. Обнадежил, говорит, что заберет меня по первопутку.
— А другие-то наши деревенские?
— Стариков Фроловых тиф замел, под домовиной лежат. Из Сандаловых половина осталась. Ребяток в детдом забрали. Ну, кто еще…
— Париловы как?
— Ты что о них, вроде не сродственники…
Варя, тронутая бедой земляков, призналась:
— Гуляла я с Митей, собралась замуж, да его сюда вот утартали.
Марья опять проворно приподнялась на локтях.
— Гляди-ко… Поддержи, девка!
Варя помогла женщине сесть, опереться спиной на стену барака.
— Дак ты, дева, ради парня явилась в эту адову… — Марья посветлела лицом. — Наградил тебя Бог — живой Митрей. Ох и зауважат тебя парень!