— Как вы нашу дорогу одолели?
— Это в болоте? Все ноги на гати поизвертели!
— Да, в Нарыме все версты долги… Но вот побеждаем природу, осилили и болотные хляби.
Варя поняла, что у стрелка спала служебная подозрительность, и заговорила с ним будто старая знакомая.
— Вы, конешно, знаете, информированы… Многие сельсоветы серьезно озабочены состоянием ссыльных крестьян. Поймите, у руководителей колхозов нет чувства мести… Вот мы и посланы узнать, каково нашим сельчанам. Ну и немного принесли сухарей.
— Родственникам?
— В деревне, стань разбираться, все друг дружке ближняя или дальняя родня. Как здесь Филатовы, Фроловы, Сандаловы… А Замковы, парень у них кудрявый…
Ужаков напрягся, вспоминал:
— Как комсомолке, скажу с глазу на глаз. Фроловы давно уж удобрением на кладбище. Там же двое Сандаловых. У Филатовых поредело — старичье убралось.
Варя назвала фамилию Кольши.
Ужаков не сразу, но вспомнил:
— Этих нет. За Тегульдет, в леспромхоз угнали. Да еще недавно были живы. А вот про Замковых не слыхал, у нас по спискам не значились. Сочувствую, но…
— Ладно, ладно!
Варя намеренно Замковых напоследок оставила — придумала она эту фамилию. О Париловых промолчала, чтоб после не подумал, не понял Ужаков, к кому именно она приходила в эту таежину.
Стрелок вкрадчиво допрашивал:
— Надолго к нам? Тиф еще не прошел. Мы тифозников держим в карантинном бараке, с лекарствами плохо, что таить. Ну так выкладывайте сухари, вечером раздадим.
— Спасибо! — заторопилась Варя с ответом. — У вас — работа, вам, понятно, некогда, а нам уж все равно заглядывать в бараки. Не подумайте лишнего, но своя-то рубашка ближе к телу — отнесу своим деревенским, всех-то не накормишь!
Ужаков почерствел голосом.
— Ваши, ужурские, в четвертом бараке. Там Филатиха лежит, а кто поздоровше — дерут мох в бору. Вообще… Вас бы задержать до товарища Легостаева, пусть бы распорядился он. Ну, только ради тебя, Варвара… Разрешаю побывать только в четвертом. Да пойми, во всех одна и та же картина. И держи в уме: не надо дразнить кулачье волей. В бараках невесело, да не мы с Легостаевым тому виной, сами на пайке, не вот жрем в три горла. А вернешься домой — поменьше болтай языком, попадешь в те самые шептуны, не пожалела бы…
— В лес-то отпускаете одних?