Парень больше глядел на Александру, чем на костюм, и все его свежее мальчишеское лицо выражало сейчас тихий восторг перед этой красивой женщиной.
— Ты померяй, померяй! — уже наступала Александра.
У церкви у санок парень сбросил шинель и, смущаясь, густо краснея, стал надевать пиджак на гимнастерку. Над левым нагрудным карманом ее виднелась красно-желтая нашивка — особый знак ранения.
— Как влитой…
— То и говорила!
— Что же делать, едрена копалка…
— Глянь, одна подкладка чево стоит…
Кремовая шелковая подкладка пиджака, видно, окончательно сразила простодушного парня.
— Кустюм-от мужнин?
— Мужнин.
— Убитый?
— Пока не знаю. Замолчал…
— А как домой придет да спросит?
— Да я разве бы стала продавать, — опять заторопилась со словами Александра. — Ребятишки вот-вот с голоду пухнуть начнут.
— Беру! — разом потускнел парень лицом и своими серыми глазами. — Вот что, землячка. Деньги — деньги при мне, да картовочки-то на базаре уж нет. Слышь-ка, поехали со мной в деревню — тут рядом, считай. Насыплю тебе, что просишь, и обратно доселева довезу. Как? Точно оборочу!
— Загорелся…
— Имею ж я право хоть на собственной свадьбе приодетым быть…
— Раз уж свадьба — поехали! — обдала парня горячими благодарными глазами Александра, радуясь и тому, что все так хорошо складывается у нее.
Валет засиделся на санках, жалобно заскулил. Он больше на голод жаловался, Валет. Александра и сама очень хотела есть. Теперь, когда тревога и отчаяние улеглись, она особенно остро почувствовала давно знакомую, сосущую пустоту желудка.
Было у нее немного денег и могла бы она перехватить кой-чего. Еще когда с костюмом на руке толкалась, трижды притягивало ее к той зобастой старухе, что продавала горячие пироги с мясом. Запах-от какой шел от сковородки, что грелась на керосинке… Уж один запах с ума сводил. А не разрешила себе пирогов Александра. Как-то и до Лоскутовой Гривы дошел вот какой слух. Правда ли, неправда… Будто в городе вот также купил мужик пирог, разломил его, а в мясе-то человеческий ноготь…