— Спасибо, Вера, что подменила. И в феврале за сеном-то меня гоняло, ты же заступила в смену. Я летом тебе отработаю, покошу траву. Садись завтракать.
Заводской гудок еще не загудел, ели женщины не спеша.
Верка катала в ладонях горячую картофелину, дула на нее.
— Так где же ты запропадала, Шурья? Я вчера весь день сама не своя. А Прудникова — та чуть не в слезы: вдруг дезертир Санечку на дороге встренет? Смеюсь: какие у нас дезертиры! Да и встань-ка какой варнак поперек дороги — Шурья любому бока намнет…
— Я ж на улице ту ночь провела.
— Да ну-у…
— Правда, так вышло. Облюбовал солдатик костюм Матвея, а картощку-то уже продал. Своей нет и другие расторговались. На лошади он, зовет в свою деревню. Что делать — поехала. Только мы мешки насыпали, прибегает ихняя председательша колхоза. Так и так, веди, Витек, лошадь на конный, собирается там обоз. Нет и нет, видишь как на дворе-то распустило. Суханов лог топит водой, а у нас же все сено за тем логом. Не вывезем сегодня корма — поморим колхозную скотину.
— Вчера и здесь, в поселке, разом потекло…
— Да… Веревку на плечи и пошла я упираться… А когда пошла, не спросила, да и не знала, что парень зимником, напрямки меня вез. Вижу, по приметам райцентру бы скоро, а уж сильно-сильно завечерело. Вдруг обрывается дорога: лог, и лог тот залит снеговой водой. Мать ты моя… Сунулась с палкой, меряю — глубина, не перейти! Обратно в деревню шагать не ближний свет, чувствую, что не дойду — устала донельзя. Присела и успокаиваю себя: может, спадет за ночь вода, может, морозом ее схватит. Натаскала палок, прутняку — колок рядом стоял, легла на скородельну перину. В фуфайке продрогла, ноги сырые. Ладно, что Валет малость бока грел. Светать, наконец, стало. Гляжу, а воды еще больше в логу собралось…
— Попала ты в переплет…
— Как еще попала, Верочка! Чуть волосы на себе не рву: прогул же мне на заводе запишут, мне ж в смену с утра! Давно не распускала себя, а тут заплакала. Думаю: догадается, поди, Верочка там…
— Догадалась, подменила…
— Ну… Сколь глаза не мочи, а выбираться надо. Пошла берегом лога, где-то же он кончается… И вот верстах в двух гляжу — мосток и дорога! Верочка-а… Пуще я тут заревела. От досады и от радости. Кабы накануне я дошла до этова мостка — успела бы на работу! Что же… Опять веревку на плечо и потянула, а два же полных мешка, снег в низинке… У хряпалась так, что в глазах темнело, сто потов с меня, однако, скатилось. Но отдохнула на мосту, сырой картошки погрызла… А уж как от райцентра до поселка я вчера доплелась — это не спрашивай. В ограде у крыльца ни ног, ни рук не слышала. Кричу Сережке: «Топи, сына, жарче печь, я на кирпичи лягу». Свалилась и сразу как в провальну яму ухнула…
— Тоже везет тебе, солдатка…
— Не говори! Всю войну из огня да в полымя, из огня да в полымя… Вот и сейчас мучайся, а как ухватится за докладную Марценюка Васиньчук…
На заводе, это уже после обеда, сидели они вдвоем у тарного склада, и Спирина говорила, глядя на ровные клетки шпал, что загромождали берег Оби.
— Не-ет, на Баюшева много не надейся, он тебе и так частенько попускат… Подвела ты Илью прогулом. Не велено ему без директора народ на выходные отпускать. Да-а, Васиньчук тот еще сокол… Ну, скажем, так. Положим, захотел бы он и замять дело. А как ему замять, когда за укрывательство прогульщика тоже статья закона. Ты представь: сорвись кто другой с работы, да приступи к нему директор с тем же Указом. Сразу Иван-Петрован пальцем на тебя тыкать начнет: Лучининой можно? Ой, влипла ты, Шурья! Но вот что… Говорят, Васиньчук послезавтра приедет, а через неделю — ты знаешь, у меня день рожденья. Приглашу ево, ты невзначай, конешно, придешь — подъедем на кривой кобыле! Попросим, уговорим, укачаем в два голоса. Пусть объявит, что разрешал Лучининой взять два дня. От гадство-паразитство! Баюшев-то проговорился на людях, что не отпускал тебя Васиньчук… Ладно, захочет, так вывернется директор, не такие дела он проворачивает, и все ему с рук сходит!
— Придет ли он к тебе?
— Это уж моя заботушка. Баба, что бес: заведет мужика в лес…
— Ты гляди, Верка. Дурную славу я наживу…
ebooksa