Проще этой рыбалки весной нет, да и снасть для нее самая бесхитростная. На конце длинного легкого шеста, на тонкой поперечине крепится сачком кусок частой сетевой дели — вот и вся ловушка.
И чего она, рыба… Или по воздуху за зиму изголодалась, ледоходом ли пуганная, может, корм ищет — слепо кидается к ярам и тут-то ловят ее.
Мелконький, конечно, елец, а больше он попадает, но после долгого зимнего безрыбья свежинка особенно дорога. То и ходят лоскутовцы один за другим по берегам рек, бесперечь макают свои закидушки в воду — глядишь, опять и опять трепещет в сетевой мешковине живое яркое серебро.
Напросился на реку Сережка, и Александра охотно взяла сына. А пусть приглядывается парнишка к промыслу, придет время, и это ему сгодится. Старший пошел не с пустыми руками, прихватил два туеса да отцовский нож. Облюбует он пару берез, откроет дерева, и набежит в подставы сладкая соковица. Ранней весной лоскутовцы полными ведрами таскают березовку и пьют ее вволю.
Лед на Чулыме не прошел, по ходовой у поселкового берега еще густо тянуло грязные кособокие льдины. За мысами, в омутных заводях высокими пышными шапками кружила жёлтая ноздреватая пена. С реки несло сырым холодом, и не прогадала Александра, что надела фуфайку. Когда-то еще поднимется и обогреет солнце!
За долгую свою побежку от высоких Саян многие равнинные да таежные воды прихватывает себе Чулым, и в низовьях дик, неуёмен он по весне. Высоко, вровень с берегами поднимается младший брат полноводной Оби, нещадно долбит их литой крепостью льда, подрезает водяной стремниной, валит и валит в мутную пучину черные краюхи земли. А вместе с ними обреченные, прощально взмахнув голыми руками-сучьями, медленно съезжают в речные глуби старые ветлы. Осторожничай весной человек у воды, мало ли было скорбных случаев!
Помаленьку, вроде бы незаметно, а тяжелела берестяная торба за спиной Александры. Жарева на два, на три натаскала она рыбешки. Хватит: грех жадничать, да и солнце уже поднялось на полдень. Сейчас отдохнет, потом крикнет Сережку, двинут они в поселок и такой обед сготовят — всю зиму мечтали о таком обеде!
Опахнула, забрала весенняя истома Александру на этой маленькой береговой полянке. Вся она окружена желтым цветущим ивняком, а за ивами, на яркой синеве неба, густо дымились черным вершины высоких берез. Пригрело уже землю, пошла в рост трава, и таким нежным зеленым шелком отливала эта трава, что боязно ступить на нее.
Сережка не отозвался на крик, и уже Александра встала с валежины, чтобы пойти за ним — ушел-то недалеко, как вдруг затрещало рядом в кустах, кто-то тяжело продирался самым берегом Чулыма.
Перед ней, оседая на левый бок, топтался Бояркин. С грубоватоласковой насмешкой объявил:
— Рыбак рыбака видит издалека! Вот я тебя и скараулил, опять мы сошлись…
Разом погасла для нее вешняя красота земли. Нанесло лешего… Весь последный месяц донимал он ее, нигде не давал прохода. Не раз дожидался у проруби на Чулыме, ловил вечерами, когда она убиралась по двору. Все в барак на ночь просится. Грозить начал. И без этого душа ее мучается. Правда, а как распустит Ефимчик свой язык да брякнет кому… С него станется. И побежит по заугольям злоречие, худая слава о Лучининой, и всюду будут встречать ее судные взгляды — как жить с позором?!
Бояркин одет тоже в фуфайку, от его новых бродней горьковато несло свежим дегтем. Он был все в той же зимней шапке, из-под ее черной свалявшейся шерсти злорадно блестели настороженные глаза.
Александра отвердела лицом, вяло отозвалась:
— Как сошлись, так и разойдемся.
— Все-то ты хвост подымашь, соседка. Не подступись к тебе ни с какова боку…
— А ты не пасись рядом. Чево глаза пялить на чужие бока.
— Дак, вроде не чужие были, не разглядел только в темноте. Когда было рассматривать! А теперь бы и посмотрел на солнышке — землица просохла…
Александра бледнела лицом, в ней поднималась уже знакомая злость.
— А, может, я тебя закидушкой по окаянной башке, а?!
ebooksa