— Степка! — хрустнул пальцами Половников и пригрозил. — Перебор! Да ты в уме ли? Слушай, у тебя тот градус в башке на месте? У тебя ж крыша поехала… Глаз, вон, дергат, шрам над ухом, гляди, черной кровью брызнет… Да ты не спятил ли?!
Теперь Степан заморгал глазами. Вот это удар под самый дых… А в самом деле, ладно ли у него с головой? Вспомнить, в справке-то о ранении… Что-то там и о расстройстве психики. Ну, штаб-лекарь, ну ты и подсиропил со зла… Было, смазал Степан меж глаз кладовщику, или как его там — за ясное дело врезал. Сосед по госпитальной палате выписывался домой… Тыловая крыса, змей тот кладовщик! В такую гниль парня обрядил — стыдно было глядеть на хэбэ. А хорошо звезданул тогда очкарику вот с таким носом. Прибежали медсестры, какие-то складные мужички: укол в энное место Закутину, и спекся он… Но как было не психануть, в списанную срамотину же парня одели!
Степан нервно курил. Крепкий самосад спасательно успокаивал его, сушил горло.
— У меня все дома, и ничево я не спятил. А ежели и спятил, так на фронте, на передовой! Там, кстати, такие спяченные очень годились. Абы ты пулял, абы убивал почаще. Гляди, как поставлено… За идею в свое время вы, старшие, убивали — хорошо! За Родину мы, младшие, убиваем — зер гут! А тут вот лицом к лицу сошелся со своим доморощенным злом — распоясалось оно, расшеперилось… Понимай, дядя Алексей, так: это еще война моими руками зло разила. Она, война, из меня еще не вышла… И не меня, а войну всем миром клятую ты суди!
— Война-то война… — грустно вздохнул Половников и тяжело встал. — А только третьева ордена Славы тебе за отца, Степонька, не дадут. Где он?
— На улице. В деннике.
— Пошли!
Так солнечно, тихо, умиротворенно было в тайге в этот ранний еще час дня, что даже и Половникову не верилось, что на кордоне могло произойти столь страшное. Со вздохом он отбросил сено, наметанным глазом оглядел рану, без шапки постоял над трупом и, резко повернувшись, пошел к крыльцу. В горнице то садился, то вскакивал и все коротко поглядывал на Степана, буравил его своими маленькими черными глазками.
— В самое сердце… Смотри, как угадало. Подлец ты, Степка, последний мерзавец. Судить подлеца!
Степан вздохнул. Что-то вдруг всех стало жалко. И родителей, и себя, и даже Половникова. И сомнение забирало: а хотел ли он убивать отца, помнил ли, когда поднимал ружье, что это отец перед ним. Вначале-то, может, только попугать решил. Выходит, палец сам сработал, сам на спуск ружья нажал. Да, это сама война вчера ружье вскинула. На фронте все такое делалось как бы само собой. Только, бывало, схватишь автомат, а он уже и харкает огнем! Так, что же кричал вчера отцу, когда тот начал терзать бабу — наглухо заклинило память! Степан медленно, согласно кивнул головой.
— Что ж, по факту-то… Судить так судить! То и собрался в район. Вон, сидор свой приготовил.
Половников, видимо, усомнился, подошел к затянутому солдатскому вещмешку, дотошно перерыл все, что лежало в нем: точно, если бы в тайгу бежать — многим и другим мешишко набить следовало.
— А скоро тебя совесть зазрила… Значит, позарез тебе в милицию, под суд ты готов… Что ж, и на этом спасибо!
Половников осторожно утвердился на стуле и опять приглядчиво посмотрел на Степана.
— Задал ты мне задачку, Степка. Та-ак… свидетелем только одна баба, и пригрозил ты ей. Поймет! Уж если сын отца решил, то и ей может не поздоровиться. Вот старый похотливец! Надо ж так, на глазах у сына… Ах, Лукьян, Лукьян…
Степана взбодрили эти слова Половникова.
— Давно мой батя разбойником на тракте. Вон они сундуки слез людских… Еще легко кончил. Его бы к сосне вывести да приговор на всю тайгу прокричать, чтоб все слышали!
Половников смягчился глазами и голосом. Охотно поддакивал:
— Родитель твой был размашист во всем. Слышал, облегчал кулаков Закутин — это конешно…
Половников снова оглядел с головы до ног Степана, выпячивая толстую нижнюю губу, как бы примерялся к нему. Потом встал, подошел к столу, налил самогону, но пить почему-то не стал, только принюхался, поморщил широкий нос.
ebooksa