Кольша встал, безропотно подал складень.
Варя смерила взглядом его темную фигуру, отметила про себя: парнишечка только не намного пониже ее, на малость разве. Она-то впрочем не дылда какая.
Поезд проходил освещенным местом, мимо каких-то складов, белый свет коротко, широко плеснул в окна вагона, и этого было достаточно, Варя увидела паренька всего: черненький, худенький, жалкий насквозь в своем униженном сейчас положении.
— Садись рядом. Далеко ты катишь, воренок. Зайцем, а?
Кольша присел на краешек лавки, повинно клонил голову. Отвечал тихо, трудно:
— До Сусловой.[22]
— Да-а ну! Живешь там?
— Нет.
— Чево же гонит?
— Дядя посоветовал.
— Какой еще дядя?
— А который на Божьем озере — село так называется.
— Слышала, за Ужуром. А откуда родом?
Кольша помялся, назвал.
— Не выдашь?
— Была нужда! Так, обожди, обожди… Выходит, деревни-то наши одна дороженька вяжет, рядышком гнездимся — земляки-и…
Только теперь Кольша вытащил из кармана пиджака стащенный сухарь и молча положил его на столик.
Варя поворчала:
— Мешок ты у меня разрезал — ма-астак! Ухватистый — зашивай дыру!
— Три дня не ел…