— От парней слышал, — смущенно сознался Кольша, чувствуя, что сгрубил. — Ты со мной, Варвара, не заигрывай, ты своего Дмитрия любишь, а я ведь для тебя так, сбоку припеку, забавой только. Мы с тобой до первой росстани.
— Рассудительный какой! Ладно, бабаинькай. Во сне-то, говорят, растет все у человека…
Кольша тут же уснул — он слишком уж устал за этот день.
Варя придвинулась к нему, знакомо приняла жар его молодого тела — жар волнующий, наполняющий ее женское существо сладкой истомой. Уже в полусне в ее сознание нахлынуло стыдливое: «Не распаляйся, девка. Тут, где-то близко, Митя страдает, а ты своим бабьим кипишь. Ох, Варька, не буди ты в себе зверя…»
Утром бабка Анастасия провожала, говорила напутное:
— Как же, натака́ю на дорогу. Теперь уж вам осталось месить грязь до станка, до Четь-конторки. Дойдете, и дорога раздвоится. Идите на леву руку. Остерегайтесь, там тоже ребятки на заставах дежурят, тоже не промахи на чужое. Ну, спасай вас Бог! Э, да что я… Погодьте!
И бабка трусцой убежала в дом. Она тут же вернулась с большой чашкой зеленых огурцов.
— Даве подоила корову и нарвала… На дорожку вам. Берите, пить-то скоро захочется. — Анастасия вскинула руку: обождать просила, и опять убежала в дом. Вернулась с темным пузырьком.
— Комар в тайге заедат! Вот деготь — мажьтесь…
— Ну, спасибо!
Тракт становился суше: менялась тайга, чаще стали обступать дорогу сосны, а потом пошли старые жаровые боры, и далеко они открывались, завораживали какими-то огнястыми стволами, даже теплым сиянием самого воздуха под высокими плотными зонтами верховой хвои.
…Трактовый станок — это всегда большой дом для заезжих, это конюшня для обозных лошадей, стая для хозяйского скота, это баня, амбар, погреб, изба для шорных и иных работ, а также длинные поленницы сухих дров и, наконец, зароды сена для лошадей.
Станок стоял в сосновом бору на берегу неширокой таежной речки Чети. Рядом с жильем горбился деревянный мост на высоких толстенных сваях.
Они осторожничали, подошли к дому сбоку, спрятались за густым кустом боярки. Окна в доме закрыты ставнями, на крыльце спал огромный цепной пес. На двери чернел замок, но еще долго Варя и Кольша не обнаруживали себя — а вдруг те же ловцы где-нибудь в ограде. Набуздырились, скажем, квасу и дремлют в холодке.
Кольша не выдержал, подкрался к конюшне, бросил к крыльцу палку. Тотчас взвился на крыльце пес, загремел цепью, забился в яростном лае.
Но и после этого никто не оказал себя в ограде станка — можно было выходить из засады, спуститься с крутого обрыва к речке и наконец-то напиться — у моста оказалась удобная сходня к воде.
Да, на станке пустовало. Наши сухарники не знали, конечно, что хозяева покосничали, в прошлую-то неделю все шли дожди и дожди. А комендатурские дяди ушли в Тегульдет за хлебным пайком.
Тегульдет обошли, он остался где-то справа. От Чети до него считали тридцать пять километров. Где-то справа же остались село Туталы и деревенька Байгалы.
В сырых местах — едва сверни в сторону, стало попадаться много грибов. Кольша только руками разводил: хоть литовкой коси! Где-то у озерка наелись переспелой смородины, а в боровой кромке крупной спеющей брусники.
К вечеру стал угадываться Чулым. О реке вначале возвестили крикливые чайки, а потом и мерный, отчетливый стук мотора речного катера.
ebooksa