…Эта старая деревенька на берегу понравилась какой-то своей укромностью, собранностью построек. Крепкие заплоты из колотых деревин, будто крепостные стены, стягивали высокие, островерхие крестовые дома старожилов. Единственная широкая улица с севера обрезалась рекой, а со стороны тайги подпиралась кедровой рощицей. Остановились в ней, загляделись на иссиня-темные шишки, что качались на густой, голубоватой хвое старых деревьев с их мощными литыми стволами.
Надо было присмотреться к деревне. И тут ведь жди: выйдет неслышной тенью из-за дерева этакий крупный дяденька и властно поманит: ходите-ка сюда граждане… Далеконько ли путь держите, по какой такой надобности в спецрайон припожаловали — документы-ы!!! Ходют тут всякие, ходют…
Только Варя подумала об этом, как из ближнего густого чепыжника[29] кто-то закричал блажно:
— Руки вверх… Документы!
Варя сидела в таком напряжении, что, не помня себя, вскочила, выкинула руки. Прижался к кедру Кольша.
— Ты кто — лишенка, беженка?!
Только теперь, наконец-то, услыхав, чей это был голос, девушка пришла в себя, приняла игру:
— Как же я в карман, если руки-то вверх…
Ей бы рассмеяться, а она помрачнела: вот они какие игры у нынешних ребяток в спецрайоне… Враг, винтовка, руки вверх, шагом арш — азартно! Эх, Варвара… Ну да стреляна ворона каждого куста боится…
— Выходи, где ты там, боец молодой… Хвалю за пролетарскую бдительность!
Мальчишка лет десяти — худенький, в старом вылинявшем шлеме с шишаком и суконной звездой вышел из-за крайнего кедра с большим сучком в руках.
— Это у тебя наган?
— Кулачье бежит, дядь комендант велит перехватывать, туды их…
Варя продолжила игру. Взглянула на парнишку строго.
— Доложись!
— Федотка я… — парнишка разом приостыл, замялся, зашмыгал курносым носом. — А вы чьи?
— А ты чей?
— Мамкин. Она сено копнит с браткой.
— А тятька?
— Нетука! В Томск уехал, связался там с городской сучкой, а нас бросил на произвол судьбы. Так мамка сказыват…