Чулымские повести

22
18
20
22
24
26
28
30

Пока Соня размачивала сухари, а потом слегка подсушивала их на сковородке, Варя вытащила литровую бутыль с топленым маслом.

— Это с картошечкой — хуже не будет?

— Да вроде бы не будет! — улыбчиво соглашалась Соня.

Как ни голоден был Кольша, но хлебал и разбирал он рыбу с оглядкой, чтобы не оказать жадности, чтобы не больше других… После смородинового чая его неудержимо потянуло в сон, и учительница отвела паренька в классную комнату. Там на школьном зимнем тулупе он и уснул глубоким молодым сном.

Соня и Варя еще пили чай, еще разговаривали, когда в оконную раму кто-то легонько постучал.

Учительница успокоила, зашептала:

— Я уж по стуку знаю… Это сосед, Никита Николаевич, административно-ссыльный. Да, есть в наших местах и такие. Кажется, пошел против линии, из бухаринцев. На разор деревни не соглашался.

Вошел невысокого роста человек, еще не старый, с заметной сединой в волосах, стриженных бобриком. Он носил небольшую бородку клинышком, круглые очки в металлической оправе, назвался Варе Ананьевым. С приглядкой сел на предложенный стул, от чая решительно отказался.

— Смотрю, у соседки банька затопилась не в банный день… Эва! — сказали мы с супружницей, — дальние гости у Софьи Павловны. Подумалось, что это опять инспекторша РОНО — просил ее книг из библиотеки привезти. Вот и зашел, узнал: гости, да не те…

— Мы с Никитой Николаевичем дружимся, — открылась Соня. — Пойми, Варя, один-единственный интересный человек на всю деревню. Да не будь Николаевича, возможно бы, и сбежала.

— От народа ли бежать! — Ананьев задумчиво тер то впалые виски широкого лба, то впалые, чисто бритые щеки. — Нам бы постоянно учиться у него житейской мудрости, а мы ворвались в деревню со своим экстремизмом, маховик классовой борьбы раскрутили… Так какая нужда занесла к нам?

— Мы — сухарники, — созналась Варя.

— Да, да, наслышан. Испугались коменданты этого ада… Не все из них твердокаменные, кое-кто, наконец-то, одумался, разрешил хоть сухарников. Вы уж извините, с вами такой симпатичный молодой человек — я не ошибся…

— Спит, сморило его. Своих ищет в ссылке, нет ему воли на воле, — охотно ответила Варя. — Ужурских, своих деревенских, знаем, согнали в одно место, и вот идем, не ведая ково встретим, а ково уж нет…

— Вы позволите трубочку?

— Да, извольте, Николаевич! Не угодно ли «Стамболи»? — игриво подхватила Соня.

— Нет уж, я подымлю махорочкой Дунаева! — рассмеялся Ананьев. — Ты где о «Стамболи» вычитала?

— Это в городе, когда я училась. Один молодой человек усердно меня просвещал и совращал курить, да я закуражилась.

— Вспоминается: прежние адвокаты курили «Стамболи», — Никита Николаевич весело поблескивал своими очочками. — Эсеры тянули крепчайший «Осмоловский», а кадеты все больше дымили смесью.

Ананьев неспешно набил трубку деревенским самосадом, неторопливо раскурил ее, присел к окну, к открытой форточке, поглядывал на раскрасневшуюся после бани Варю, отвечал ей: