Оцепеневшие,

– Положи. Не советую. – Он хохочет. – Больно. Выбери более простой способ. Кстати, вешаться тоже не надо. Вернее, можно, но только в присутствии помощника.

Я все еще верчу в руке гриб, а он объясняет, почему веревка – не лучший способ.

Говорит, как-то раз, по неопытности, повис головой в петле. Вишу, говорит, болтаю ногами над опрокинутым стулом, задыхаюсь. Руки связаны, рот затянут кляпом. Он жует, рассказывает, а я, кажется, начинаю понимать, отчего прыщавый такой странный.

Сдерживаю улыбку, убираю поганку в карман.

Он продолжает рассказывать и показывает, как он висел, упираясь языком в кляп.

– Боль адская, глаза в прямом смысле на лоб лезут.

Умер, говорит. Пришел в сознание, повторно задохнулся. Опять оправился, подергался и снова умер.

– Каждый раз больно и каждый раз глупо.

Смотрю на Кирилла, изучаю шею. Ни следа.

Говорит, прихожу в себя, поболтаю ногами, успею расплакаться и снова отрубаюсь.

Кирилл набирает еще горсть грибов, разжевывает и продолжает:

– Еле выкарабкался, в общем.

После пятых или шестых конвульсий подоспел сосед. Как он услышал? Загадка.

Повезло.

Сосед, естественно, уже не помнит, как помог.

– Но, знаешь, если б не он… Спасибо ему, серьезно.

– Есть ружье? – перебиваю на полуслове.

– Хо-хо. А вот это отличный выбор, – Кирилл протягивает мне коробку патронов.

Он заранее ее приготовил. Догадался, наверное, что я застрелиться решу. Читает меня, насквозь видит, зараза.

– Только не промахнись. – Он кривляется, показывает, как я буду, напуганный, тыкать ружьем в лицо. – Короткую смерть трясущимися руками можно превратить в невыносимо мучительную.