— Мы вас уважаем, — ответил Алексей. — В обозе вас никто не тревожит. А особых привилегий нет ни для кого. Извините.
— Вы знаете такую игру «флирт богов» или «флирт цветов»? — спросила Грета Ивановна.
— Кое-что слышал, — удивился вопросу Булат. — При чем здесь они?
— А там есть одна карта: «Люблю тебя, моя комета, но не люблю твой длинный хвост».
— К чему эти стишки, не пойму?
— Я вам скажу. Если вы любите военспецов, то любите и их ближних. Вот что. Москва, призывая офицеров, не принуждала их отказываться от семьи!
— Скажу вам одно, Грета Ивановна, — ответил Алексей, — Москва звала на службу военспецов, а не их жен.
В это время влетел отлучившийся куда-то Кнафт. Доложил, что в доме имеется свободная комната.
Заметив сына, прильнувшего плечом к Дындику, Грета Ивановна, сверкнув глазами, скомандовала:
— Мики! Venez ici! Ко мне!
Коля Штольц, стараясь казаться взрослым, при появлении матери не бросился к ней, как это сделал бы всякий любящий сын. И даже по грозной команде Парусовой он неохотно расстался со своим командиром эскадрона.
Парусовы ушли.
— Вот накормит его сейчас дамочка кашей-крупой, — подмигнул Дындик.
— Ну ее к дьяволу под седьмое ребро! — прошептал Твердохлеб. — Юрий Львович, будь ласка, продолжай.
Ромашка, окинув всех победоносным взглядом, ударил по клавишам.
При первых звуках новой песни Алексей почувствовал себя как тогда, в бурю, когда холодные пригоршни снега, врываясь через воротник, морозили спину.
Открылись двери. В гостиную, удивленные, ввалились телефонисты, писаря, ординарцы.
Мощные звуки свободно рвались из широкой груди Ромашки. Заиграли на его голове кудри, зажглись глаза, раскраснелось лицо. Казалось, что за инструментом сидел и пел разбойничьи песни сам Кудеяр.
За телефонистом вырос ошпаренный морозом, искрящийся штык.
— Что? Донесение?