Контрудар

Дважды просить пленную капеллу не пришлось.

Когда кончался один куплет и начинался другой, трубачи отрывались от инструментов и дружно пищали: «Цыпленок жареный, цыпленок вареный, цыпленок тоже хочет жить…»

Грета Ивановна, воспользовавшись длительной остановкой, появилась в голове колонны. Она блаженно улыбалась.

— Чудесно! Восхитительно! Очень интересно! Вот если б Владимир Александрович увидел оркестр. У них в штабе армии такого нет…

Медун, в позе победителя, смотрел то на хор трубачей, то на Парусову.

— Кто это Владимир Александрович?

— Ничего себе благодарность! Забыли, кто в Ливнах хлопотал за вас, за Аркадия?

— Ах, это Истомин, помнаштарма Истомин, — вспомнил Медун.

Вдали остановились дозоры, ожидая, пока вновь двинется с места колонна.

— Кабы в наш полк таких басистов, — покачал головой Прохор.

— Подумаешь, счастье. Попу — панихида, благородиям — смех. Тут без басистов мозги в пляс идут, — пренебрежительно скривил губы Чмель.

— Всю войну без порядочной музыки отбыли, — жаловался Епифан. — А еще кавалерия называется!

— Какая там кавалерия, сборная команда была, — отрубил Медун. — Вот теперь это будет кавалерия! — самодовольно потрепал он шею коня.

— Как бы там ни было, товарищ бригадный политком, — возразил Епифан, — а советской власти служили, не Денике.

Полтавчук, взяв под козырек, спросил Парусова:

— Товарищ комбриг, разрешите двигаться?

С захваченных саней встал жирный солдат. За его поясом торчал огромный плоский нож. Положив ладонь на его рукоятку, пленный приблизился к Парусову.

— Господин полковник, что прикажете на обед — суп фриденси или борщ родомель?

— Обратись, браток, к адъютанту, — усмехнулся комбриг и указал на Кнафта.

Парусов опустил поднятый стек, подав немой знак к движению.