Контрудар

Последнее — теперь уже навечное — переселение из подвалов булочника на слободке в его же дворец на Лютеранской — «дар советской власти» — произошло в первой половине мая 1920 года, сразу же после того, как на киевском плацдарме доблестные котовцы, чапаевцы, днестровцы, бессарабцы и моряки Днепровской флотилии разгромили спесивые легионы пана Пилсудского.

Из «вольных» в червонные

Вскоре после кровавых боев за «Арсенал» попал как-то Назар на Софийскую площадь. Там, у памятника Богдану Хмельницкому, которого многие самостийники, и в их числе пан чотарь Гораций Неплотный, хотели сбросить с коня и на его место посадить гетмана Мазепу, сам головной атаман пан Петлюра напутствовал свое воинство. Направляясь строевым шагом в окопы Кукушкиной дачи у Цепного моста, возбужденные гимназисты и студенты неистово орали: «Слава! Слава! Слава!» А Петлюра, картинно заложив правую руку за борт атаманского жупана, важно и сердито бросил крикливому воинству:

— Я требую не славы, а борьбы!

Тогда же галицийские усусы в цисарских кепочках через ту же Софийскую площадь и мимо, как казалось молодому пекарю, гневного Богдана гнали в Лукьяновскую тюрьму, подталкивая их прикладами, связанных по двое арсенальцев и окровавленных гайдамаков из полка имени гетмана Сагайдачного. Назар подумал: «Нашей Украине не нужна ни такая слава, ни такая борьба…»

Но, как сказал хромой солдат, теперь то, что раньше поспевало за пять лет, созревает в пять недель. Когда Назар увидел тяжелые железные каски и кованые сапоги оккупантов, приведенных атаманами, он не колеблясь отдал нужный приказ своему сердцу.

На Украину опустилась черная ночь. В ее городах и селах зазвучала высокомерная, насыщенная грозой и металлом чужая речь. Основным аргументом завоевателей стали штык и виселица. Надолго умолкли певучие голоса молодежи. Замерла жизнь в деревенских хатах и в городских домах. Зато ожили леса и буераки. Они стали базами и пристанищем беспокойных партизан.

Отряды в пять, полета, двести и в тысячу штыков во главе с атаманами, батьками, командирами, вожаками росли как грибы после дождя. Все они были единодушны в вопросе «против кого воевать». Лютая ненависть к пришельцам объединяла их усилия. Зато в вопросе «за кого» и «за что» не было единого мнения.

Большинство партизанских формирований, перебродив и образумившись, переросли в мощные, несокрушимые десятиполковые повстанческие дивизии Украины во главе с Крапивянским, Ленговским, Локотошем, Щорсом, Дыбенко, Якиром, Дубовым, Федько. Часть партизан шла к Петлюре, Махно, а некоторые даже к Деникину…

Назар Турчан не вдавался во все тонкости. Попав к партизанам, знал одно: побольше насолить презренным насильникам. А когда их не стало, он вернулся к дежам в слободке, предоставив другим решать судьбу новой власти.

Но кто же подскажет потомственному труженику, где его верный путь, где его торная дорога? Чей голос предостережет его от лживых призывов тех, которые, как сказал как-то хромой солдат-фронтовик, «шумели о нации, а подготовили оккупацию», которые под крики о славном прошлом очень ловко устраивают свои личные дела и делишки? Чей голос раскроет ему глаза на тех, кто ловким «ходом коня» заманивает простачков в седло петлюровского черношлычника, красношлычника, желтошлычника?

Назару Турчану везло. Были рядом с ним люди, которые, не жалея времени и сил, направляли его…

В кавалеристы Тертый Калач попал значительно позже. Это когда червонных казаков, громивших атаманское войско на Волыни, по требованию Ленина двинули из-под Славуты на юг против новой смертельной угрозы для молодой республики — конных кавказцев «дикой дивизии» Шкуро.

Измена махновцев — сторонников «советского вольного строя» — развязала руки белогвардейцам. Деникин захватил Донбасс. Ожило притаившееся белое подполье по всей Украине. Для устрашения обнаглевших врагов в самом Киеве и решили демонстративно провести по центральным магистралям столицы, выгрузив ее из эшелонов, боевую конницу Примакова.

С развернутыми знаменами, во главе с внушительным оркестром трубачей, который еще недавно в Изяславе перешел от желтоблакитников, с лихими песнями, с казачьим присвистом прошли 1 мая 1919 года червонные казаки от вокзала по Фундуклеевской, Крещатику, а затем по Александровской до Дворца и далее мимо «Арсенала» к Лавре.

Вот тогда дрогнуло и овеянное свежим ветром революции горячее сердце молодого пекаря из Предмостной слободки. Он не раз вспоминал слова, брошенные в укор самостийникам: «Распинались за нацию, а дали оккупацию!»

Ну, а не придет с запада Петлюра с французами, то может явиться Деникин с юга вместе с англичанами. Снова нашествие… И вдобавок нагрянут вместе с белогвардейцами те шальные «ковбои», киевские юнкера, дружки Горация. Не хотелось бы Назару встретиться с ними.

Примаков без особых колебаний принял в свои ряды нового бойца. А когда в глазах новичка вспыхнуло недоумение, командир, приветливо улыбаясь, сказал Назару:

— Нас, червонных казаков, для того партия и создала, чтоб мы не только крошили куркульское войско, но отбирали от него всех, кто туда попал, ошибившись адресом… К тому же мы старые знакомцы: не забыл я переход через Днепр, Наталку — причал Межгорья и нашего славного проводника.

Примаков правильно понял наказ партии. Молодой вожак конницы не ставил на одну доску оголтелых самостийников и обманутого ими трудового человека. В его распоряжении был и острый казачий клинок, и жгучее ленинское слово, и волнующая поэзия великого Кобзаря.