Бадюков присел на табуретку и закурил. Костровицкому нужно было собираться в город, но он медлил. За окном по-прежнему однообразно шелестел дождь, мелкий и частый…
СТАРЫЕ ДУБЫ
Щупловатый, с сивой козлиной бородкой Антон Бондарь — издали не дед, а хлопец — трусил за возом с ольховыми жердками, когда его окликнул бригадир Атрощенко:
— Передохни, дядька. Ходи до нас.
Мужчины сидели на бревне около конюшни, курили. Бондарь, а по-уличному просто Дробок, махнул рукой. Осенний день догорал; над лесом, за клеверами, кучерявились белые, в золотистых отблесках облака. Дробок, может, и попридержал бы коня, подошел бы к мужикам, если бы среди них не было Пилипа Тесляка, с которым у него была давняя, глухая вражда.
— Не любит он тебя, — сказал рыжеусому Пилипу, одетому в теплый ватник, Атрощенко.
— А за что меня любить? Что я — молодица?
— По соседству бывает, — поддакнул Павел Волынец. — Мы с Филимоном, когда на хуторе жили, лет десять не здоровкались. Правда, Филимон?
— Нема за что свариться, — ответил сутулый, угловатый Филимон, стрелочник-пенсионер. — Две недели я колхозу косил, спасибо, что травы дали. Теперь дайте коня — сено перевезти…
— А как не дам, обидишься? — спросил Атрощенко. — На коня договору не было. Помог колхозу — травы дали.
— За две недели — четыре копны. Невеликая плата. — А ты хотел больше?
— Тебе на дороге сколько платили? — спросил Атрощенко.
— Всяко бывало. Под конец, на старые гроши, пятьсот шестьдесят в месяц. Пенсии на новые — сорок два рубля.
— Жить можно, — сказал Атрощенко. — Бульба своя, корова есть. Что еще вам с бабой?
— Раз под совхоз отходите, и вы получите пенсию.
Смеркалось. Прозрачные сумерки ложились на дорогу, на дальнее поле. На проселке, что идет с вырубки, — женские голоса, перестук колес. Несколько возов с лозовыми прутьями свернули во двор, на конюшню. Атрощенко встал, запалил цигарку, подался навстречу возам. Его голос теперь смешался с громкими женскими голосами.
Во дворе конюшни скрипел ворот, звенело, ударяясь о стенки цементной трубы колодца, ведро, плескалась вода, которую выливали в длинный деревянный желоб. Это подростки-возчики распрягали и поили коней.
Волынец сказал: