— В совхозе больше порядка, чем у нас. Колхоз — артель, а совхоз — государственное дело. Мы сами это видим — Мормоль в трех верстах… Разве там бульба или люпин когда зазимовали, как у нас?
— Что и говорить, — поспешно поддакнул Тесляк. — Сознательности в совхозе больше.
Из темноты вынырнула фигура Атрощенко, и тут же прогромыхали тяжелые колеса.
— Бондарь пригнал коня, — сказал бригадир. — Дома накормил, напоил — вот сознательность! Завтра в обед возьмешь, Филимон, гнедого. Пока я начальство — разрешаю. Хорошо, что пришел, ибо завтра я еще бригадир, а послезавтра и сам не знаю, кем буду. Бригадиров в совхозе нет.
— Начальники участков в совхозе, — сказал Тесляк.
— Так начальников же назначают, а не выбирают. Тут, братец, бабы, как у нас на правлении, не закричат, что, мол, хотим бригадиром Кузьму. Поставят молоденького, грамотного…
Подошел Дробок, молча стал в сторонке, слушая, о чем говорят мужчины.
— Так вот, дядька Антон, переходим в рабочий класс, — продолжал Атрощенко. — Теперь тут кругом, как в Мормоли, пойдет механизация. Коров будут электрикой доить, а цыплят машинами высиживать. А нам с тобой, вот как Филимону, пенсию дадут. Полезем на печь, накроемся кожухами…
— Чтобы дали пенсию, надо, самое малое, с год в совхозе поработать, — сказал Тесляк.
— Тебе и так дадут, — перебил его Дробок. — У тебя же воспаление мочевого пузыря. Как же ты с этим воспалением будешь работать?
— Э-э, дядька, будет нам с тобой свариться. Чего не поделили? Теперь что мое, что твое — один черт… Были помоложе, поглупее — сварились… Может, я в чем был виноват, а может, и ты…
— А я с тобой и не сварюсь. Я говорю, что пенсию сразу получишь, потому что ты хворый. Доктор печатку поставит…
— Хватит, мужики, — вмешался Атрощенко. — Может, еще никакого совхоза и не будет. Не захотят завтра наши в совхоз идти, не проголосуют — вот и все.
— Проголосуют, — сказал Волынец. — Руками и ногами проголосуют. Кто же это от живой копейки откажется? Что ни говорите, а в совхозе лучше. Месяц прошел — получай гроши. Вымокло, выгорело — все равно, если ты работал, то и получай. Профсоюз, ничего не скажешь.
— Мариничи и Бобовки три года под совхозом, — задумчиво проговорил Атрощенко. — Особых жалоб не слышно. В Бобовках Никита, Бенедикта хромого сын, начальником участка или учетчиком, холера его знает, кем он там… Мотоцикл купил, золотые часы… Я за тридцать лет на часы не собрал, все больше по солнцу…
— Это тот картавый, что хвалился: «Мене на хъонте паянило»?
— Да не был он ни на каком фронте. Гранату в лесу нашел или еще какую чертовщину. Пальцы на правой руке оторвало.
— Картавый, картавый, а вот же влез…
С вырубки, громыхая, светя в темноте одной фарой, шел трактор — гусеницы так лязгали, что этот лязг забивал гул мотора. В небе, меж редких, по-летнему ясных звезд, пролетел неслышный из-за этого грохота самолет — под его правым крылом вспыхивали зеленые огоньки. Подошел с зажженной цигаркой Адам Щасный, конюх, заговорил с бригадиром:
— Коней завтра на бульбу?
ebooksa