Тополя нашей юности

22
18
20
22
24
26
28
30

— Поставил. Рядом с моей.

— Меньшая ваша замуж вышла, я знаю. А про старшую ничего не слышно?

— Не слышно. Пропала…

Филимон насупился. Его старшую дочку немцы угнали в Германию, с тех пор про нее нет никаких известий.

— Кабы хоть войны не было, — сказала бабка. — Настрадались люди.

Дробок выскреб миску, встал, перекрестился в угол.

— Пойдем запрягать. И у меня стожок на Калистратовом лужку. Съезжу, погляжу.

День плывет в вялой ясности, дальние, тронутые осенней позолотой березники — в синеватой дымке. По ржанищу рассыпались коровы — колхозные и местечковые вместе. Пастух — молодой хлопец — лежит вверх животом на разостланном плаще, читает книгу.

Дробок дернул за вожжи, сворачивая гнедого с полевой дороги на торный большак.

— Молодые не хотят жить, как мы, — сказал он. — Коров пасет, а думает про другое.

Помолчали. Песчаный большак пролег обочь железной дороги — ее не видно за кленовыми посадками. Промчался товарный порожняк. Паровоз уже был, считай, около переезда, а вагоны все еще громыхали тут, среди полей. За кирпичной будкой обходчика большак забирает влево, отходя от железной дороги, углубляясь в придорожный березняк.

— Зато болота и родят, — сказал Филимон, как бы продолжая прерванный разговор. — Кто бы мог подумать, что на Тростянце жито будут сеять. А жито растет.

— Ученые люди это давно знали. Еще при царе мне один человек говорил про болота. Я у него треноги носил… Болота и тогда осушали, только не под пашню, а под сенокос и чтоб лес лучше рос. Я молодой был, только женился, копейку хотелось заробить. Так этот агроном, к которому я нанялся, и говорит мне: «Дурень ты, говорит, потому что не веришь, что болота могут пользу дать. Еще, говорит, люди будут хлеб есть с болота…»

— А-я-яй, — дивится Филимон. — А мне думалось, что болота наши открыли. А оно вон как… Гляди ты!.. И железную дорогу при вас насыпали?

— Нет. Это еще до моей памяти.

— Однако же, гляди ты, как оно там, под землей, все связано. Трясину осушили, а вокруг само высохло. Теперь на том месте хаты ставят. Зимой же там, бывало, дети на коньках катались, а в весну разводье. Хоть рыбу лови…

— Осушать болота тоже с головой надо, — отзывается Дробок. — Не дело — воду выпустить, ее надо и задержать. Может, я стар стал, не помню, но, сдается, раньше дождей больше было. Теперь же и на болоте сохнет. Недаром же на канавах стали запруды робить. Грунтовая вода вглубь ушла. По колодцам видно.

Из березника высыпала стайка девчонок и три или четыре хлопчика-подростка, у одного на плечах лопата. С детьми идет усталая, уже немолодая учительница с повязанным на шее платком. Когда воз поравнялся со школьниками, Дробок снял шапку, а девчонки и хлопчики дружно ответили на приветствие.

— Школа бульбу помогает копать, — сказал Филимон. — Но эти почему-то без ведер.

— За могилами присматривают. Наверное, деревца сажали.