Тополя нашей юности

22
18
20
22
24
26
28
30

Попрощавшись, Посашка стал спускаться по лестнице. Он был уже у двери, когда его позвали наверх.

— Вы приезжий? — спросила женщина. — Если негде ночевать, то свободная кровать есть. В моей комнате. Я геолог, мужчин не боюсь. Только дайте мне раздеться.

Девушка-вахтерша, взяв у Посашки паспорт и рубль, закрыла за собой дверь. Он минут десять прохаживался по коридорчику, стараясь не скрипеть половицами, потом остановился перед каютой и постучал.

Каюта была маленькая, теплая, в ней почти впритык стояли две узкие железные кровати. Посашка снял пальто, пиджак и лег. Соседка повернулась к нему лицом.

— Я правда геолог. Вы не думайте. Я видела, как вы шли вдоль реки. Мне показалось, что вы здесь впервые…

— Я здесь жил и работал, — сказал Посашка. — Три года. Сразу после возвращения из партизанского отряда. Был тогда молодым парнем.

— И никого знакомых не осталось?

— Видимо, есть. Не хотелось искать.

Он приподнялся, посмотрел в окно. Оно выходило на приречные луга. Под черным небом лежала заснеженная голубая равнина, вдали темнел лес. Когда-то из этого леса по снегу он пробирался в город на связь.

— Зачем вы приехали?

— Не знаю. Хочу поймать за хвост жар-птицу.

— Спокойной ночи, — сказала женщина повернулась лицом к стенке.

Посашка молчал. Ему стало неприятно. Обижать соседку он не хотел.

— Я работал в газете, — тихо сказал он, — художником-ретушером. Есть и газетные художники. Девушка была… наша связная. Потом ее обвинили в чем-то. Я уехал. Вот и все…

Он не заметил, как она снова повернулась к нему лицом.

— Почему вы так поздно приехали?

— Я не к ней приехал.

— К кому же?

— В город. Было не только плохое. Начинаю стареть и понимать, что лучшего времени, чем тогда в партизанах, у меня не было.

— А что произошло с ней?