Тополя нашей юности

22
18
20
22
24
26
28
30

Во дворе гостей полно, большей частью — мужчины, и Дробок заметно оживляется. Вместе с женой он здоровается с гостями, многих из которых совсем не знает — видать, новая родня. В хате — бабье царство — суетятся, усердствуют у столов, поставленных в сторонке, как в былые годы.

— Скоро седать, — говорит Иван. — Вот только дочка из Горынович приедет.

— Так как вы тут? — интересуется Дробок.

— Живем, дядька. Против колхозного не хуже.

Иваново «скоро» не слишком растягивается — не успела старшая дочка с мужем-шофером (у нее самой уже взрослые дочери) переступить порог, как гостей сажают за стол. Дробок понимает — гости подваливают, тянутся из окрестных деревень и сел, и тот, кто не поспеет к первому застолью, посидит на завалинке, подождет. Два круга. Все, как и раньше.

Водки на столах хватает — она в бутылках, графинах и даже в большом медном самоваре. И это Дробок понимает тоже — на такой праздник, как сегодня, гости приходят незваные, и надо угостить человека, кто бы он ни был и когда бы ни зашел.

После второй и третьей чарки застолье становится шумнее, волосатые деревенские дядьки орут, как в лесу, женщины с покрасневшими лицами наперебой щебечут сороками и вот-вот готовы запеть. Справа от Дробка — Денис из Колядич, старый, заросший седой щетиной до самых глаз — самая ему компания.

— Как живешь? — спрашивает Дробок, чокаясь с Денисом.

— Живу себе. Грабли делаю колхозу — трохи платят. Огород есть, корова. А ты как?

— У нас совхоз теперь. Поглядим….

— Ты это какого года, Антон?

— Восемьдесят второго.

— А я с восемьдесят шестого. Да не держи, давай выпьем. Мало таких дедов, как мы с тобой, осталось.

Денис закусывает вареной колбасой, а Дробок — студнем из телятины. На столе всего хватает — и вареного и жареного. Сегодня ж праздник!

Женщины затянули песню, и мужчины подпевают. Песен три или четыре — за каждым столом своя, а хата у Ивана просторная, как гумно.

Дробку хорошо сидеть за столом, видать, что не скоро из-за стола вылезет, выпьет, закусит, поговорит с мужчинами. Человек на то и живет, чтобы родить и растить детей, а собравшись с другими людьми, отнестись к ним с должным уважением, рассказать, что у кого есть…

* * *

Осень долго стояла теплая, без дождей и слякоти. Ударили заморозки, выпал снежок, и Дробок по санной дороге возил на ферму солому — теперь уже совхозную. Зарплату успели выдать два раза, и было дивно, непривычно считать новые, хрустящие рубли и расписываться в ведомости, которую тот же колхозный бухгалтер высовывал из оконца, проделанного в перегородке.

Усадьба у Дробка та же самая: совхоз не посягает. Листья с дубов опали, лежат, припорошенные снегом. Из-за этих дубов треть усадьбы Дробок не засевает, пускает под лужок — тень от деревьев плотная, если и посеешь, не больно-то вырастет. Однако ж не одной бульбой и капустой живет человек. Дубы старые — шумят при нем, при Дробке, как шумели, при отце, при деде…

1965

«ЯТЬ»