Но, в конце концов, это не имело значения. Я и сегодня благодарен судьбе за то, что в нашем поселке жил пенсионер Зигмунд Матиевский.
Терять уважение к нашему меценату мы начали с того дня, когда в начале войны из поселка ушла последняя красноармейская рота. Вот-вот должны были появиться немцы. Поселок замер в тревожном ожидании беды.
В этот на диво солнечный и ясный день и показал себя совсем с новой стороны наш знакомый. Он жил на зеленой тихой улице в маленьком собственном домике, спрятанном под сенью тополей. Раньше почти нигде не показывал носа. А в этот день носился по поселку как одержимый. Надел свой выцветший сюртук, фуражку с кокардой и, хватая знакомых за рукав, толковал чуть не каждому, что при царе он служил по ведомству почт и телеграфов.
Нам с Кузьмой тоже довелось встретиться в этот день с Матиевским. На нас он поглядывал теперь свысока и, казалось, пренебрежительно.
— Конец большевикам! — заявил он решительно. — Я все эти годы знал, что так будет. Навыдумывали Советов, комитетов. Народу нагайка нужна, а они собрания собирают: как сеять, как за телятами ухаживать…
Говорить с Матиевским не хотелось, спорить — тоже, и мы пошли прочь.
— Обождите! — задержал он нас. — Не задирайте носы. Вы же теперь просто неграмотные.
— Почему неграмотные? — возмутились мы. — А школа?
— Наплевать и забыть. Советская власть все упростить хотела, чтобы стало все легким. Думаете, настоящая грамота такая легкая? Нет, ты сначала попотей, поломай голову, чтобы в нее вошло, где надо «ять» поставить, где «фиту». А «еры» тоже — мягкий и твердый!
— На черта нам эти «еры»?
— Подождите, вы еще их зубрить будете, немцы заставят. Эта власть твердая. А ваша грамота теперь собаке под хвост. Я окончил полный курс реального училища, чтобы запомнить, где «ять» поставить, а где обыкновенное «е». Наука большая, не ровня вашей семилетке…
Его лицо светилось довольством.
С того дня Матиевский стал для нас «Ятем». Прежние отношения были с ним порваны.
Ять, между прочим, ошибся. Переучиваться нам не пришлось. На другой день мы читали первый приказ, вывешенный в поселке фашистами. Все слова были в нем с буквой «е» — смерть, расстрел, повесить, — «ятя» мы не нашли ни одного…
Живого Ятя ошибка относительно правописания, кажется, не особенно смутила. Он плохо слышал, плохо видел, и хлеб его при «твердой» власти был нелегкий. Но на судьбу он не жаловался.
Того, что фашистов гонят обратно, Ять перенести уже не смог. Недели за две до прихода наших он умер. Впрочем, мы твердо убедились, что все книги, которые Ять нам продавал, сам он никогда не читал.
СИНИЙ СНЕГ
Был предвечерний час. Сыпался снежок. На Центральной площади Виктор Посашка сошел с автобуса, которым приехал со станции. Странное чувство владело им. Он не волновался, не ждал от своей поездки ничего необычного, даже не надеялся увидеть знакомых. Много воды утекло за двадцать лет.
ebooksa