Панасюк ответил не сразу. Он еще долго молчал и думал.
— Того пастушка нет больше на свете. Повесили немцы в сорок третьем году. Знаешь, после истории с дубом стал он нашим связным. Каждую неделю за десять верст прибегал за газетой. Один раз даже стихотворение для газеты написал: «Нам с фашистами не жить, нам фашистов нужно бить». Словили его однажды с газетами и повесили. Может, поэт из него вырос бы…
Панасюк любил газету. Вот почему он никогда не жаловался на трудности. Поедет уполномоченным в район и диктует по телефону заметки из сельсовета. Писал он нельзя сказать чтобы отлично и всегда завидовал тем, у кого «легкая рука». Но у него зато было необычайно тонкое «чутье на факты». Хорошего факта Панасюк не пропускал никогда. Он умел повернуть его такой стороной, что читаешь и диву даешься: как ты сам не подумал об этом раньше?
Он еще в придачу оказался и необычайно щедрым человеком. Не всякий редактор выложит перед приезжим корреспондентом все самые лучшие козыри своего района. Ведь он и сам может написать и в областную и в республиканскую газету. Панасюк же щедро раздавал собратьям по перу и темы, подсказанные ему жизнью района, и факты, собранные им самим. Из этого богатого источника черпал не раз и я. Ездил в те колхозы, куда Панасюк мне советовал поехать, говорил с людьми, имена которых он мне называл.
Так мы работали. Прошел год, и другой, и третий. За это время многие перемены произошли и в Березняках, и в самой редакции. Вышла замуж за лейтенанта ответственный секретарь Мелешка Валя. Газету она оставила без всяких колебаний. Секретарем стал тот самый десятиклассник, который когда-то читал Панасюку и мне свои стихи. С ним редактору стало, конечно, легче. Старший сын Панасюка, Пятрок, постепенно разочаровывался в футболе. Он переключился на авиацию. Клеил планеры, мастерил модели и был твердо убежден, что все те, кто просто ходит по земле, а не летает по воздуху, не достойны его внимания.
Средний — Иван, тот, который проглотил три буквы «i», пошел в школу. Учился он хорошо, но интереса к газетной работе уже не проявлял. Его заменил самый младший — Николай. Он теперь постоянно сидел в редакции и на звонки в отсутствие отца неизменно отвечал: «Тата в лякоме».
За эти три года заметно продвинулось вперед и строительство Панасюковой хаты. Она подобралась уже под крышу, и, чтобы вселиться в нее, нужно было только настлать пол, сложить печь и вставить окна. При встрече Панасюк никогда не забывал напомнить, что у него скоро новоселье.
Но погулять на новоселье у Панасюка мне не пришлось. В тот год, когда хозяин рассчитывал перебраться в свою новую хату, его вызвали туда, куда всякий раз вызывают газетчиков, если хотят предложить им новую работу. Товарищ, который листал личное дело Панасюка, даже обрадовался, прочитав, что он еще до войны работал в западных областях Белоруссии.
— Вот туда и поедете, товарищ Панасюк, — сказал он. — Места вам знакомые, люди тоже. Будете редактировать политотдельскую газету МТС. Нужно колхозы там организовать, довольно ходить единоличниками.
Панасюк, конечно, не возражал. Не мог же он сказать, что начал строить себе дом и потому поехать на новую работу не может.
— Годика три поработаю в Западной, — вслух рассуждал при мне Панасюк. — Надо же и там деревню поднять. А потом вернусь в Березняки. Полюбил, брат, я этот район и ни на какой другой не променяю. А хате ничего не сделается: крыша ведь есть.
С того времени прошло не три, а целых семь лет. Политотдельских газет больше нет, — колхозы в западных областях Белоруссии давно организованы и давно стали на ноги. За семь лет я только один раз видел Панасюка. Встретились мы с ним на совещании, незадолго перед тем, как политотдельские газеты перестали выходить. Панасюк хвалился своей новой работой, но про Березняки не забывал. Он обещал туда вернуться, как только закончат работу политотделы.
Этой весной мне пришлось наведаться в Березняки. Оставил я их в тот же год, что и Панасюк, — меня также перевели в другую газету. С командировкой этой газеты я и приехал в район, в котором когда-то делал свою первую полосу. Конечно, я волновался, как волнуется каждый, кто вспоминает тропинки своей юности. Как и в тот первый приезд, попал я в Березняки вечером и сразу зашагал к Панасюковой хате. Хотелось мне повидаться с березняковским редактором. Я почему-то считал, что обязательно застану Панасюка дома.
Но дома березняковского редактора я не застал. Да и вообще в дом этот гостем зайти еще нельзя было. Стоял он с забитыми крест-накрест окнами и всем своим видом говорил, что его хозяин еще не вернулся. А вокруг соседнего домика, который начинал строиться вместе с Панасюковым, уже шумел молодой сад, и веяло от этого гнезда достатком и покоем. Мне же пришлось идти ночевать в гостиницу.
ДЕЛО О КОНОПЛЕ
На выбоине «газик» подбросило, мотор заглох, и машина, пробежав несколько метров, остановилась.
— Специалист из тебя! — сказал секретарь райкома Николай Иванович Козаченок, открывая дверку и вылезая. — Каждой колдобине кланяешься.
— Специалист, — не обижаясь, подтвердил шофер Иван Лемех, плечистый, рябоватый хлопец с насмешливыми серыми глазами. — Этот драндулет давно пора в музей сдать, а я вас катаю.
ebooksa