— А Чижевского нет, — ответив на приветствие, сообщил бухгалтер, — поехал в детский дом заключать договор насчет поставки дров. К вечеру должен вернуться, — добавил он с какой-то неприятной поспешностью.
— Хорошо, — сказал секретарь. — Я никуда не тороплюсь. Договорюсь с Головко, и проведем партийное собрание.
— Он дома. Надя, сбегай за Головко, — приказал бухгалтер, видимо чувствуя неловкость от того, что в канцелярии не оказалось никого из колхозных руководителей.
— Не нужно, я сам найду Головко, — сказал секретарь. — Вы в этом месяце уже выдавали авансы?
— Не полностью, — смутился хлопец. — Животноводам выдали, а на полеводческие трудодни еще нет.
— Деньги давали только за зимний квартал, — уточнила девушка, сидевшая за правым столом.
Бухгалтер бросил на нее быстрый, как бы испуганный взгляд и поспешил разъяснить:
— Авансирование у нас главным образом поквартальное. Так даже лучше: больше денег выдаем сразу. Аванс выдаем по два рубля на трудодень. Но в период ответственных работ проводим расчет ежемесячно…
— А косовица разве не ответственная работа? — сказал секретарь.
Бухгалтер покраснел и умолк. Девчата, согнувшись над бумагами, усердно щелкали счетами. Было видно, что разговор затронул самое больное место. Николай Иванович прошел из угла в угол просторной канцелярии, остановившись на минуту возле стенной газеты. Она называлась «За высокий урожай» и посвящалась первомайскому празднику. Две колонки занимала передовая статья, переписанная, должно быть, из газеты, тут же была напечатана одна заметка под названием «Выполним обязательства». Последнюю колонку газеты занимал нарисованный синим карандашом почтовый ящик с призывом под ним: «Подавайте заметки в следующий номер нашей газеты». Судя по тому, что следующий номер опоздал чуть ли не на два месяца, заметок в редакционный ящик поступало, видно, не очень много.
Рядом со стенной газетой висел вставленный в рамку большой лист бумаги, где были аккуратно переписаны обязательства колхоза на текущий год. Бумага немного пожелтела, и, присмотревшись, Николай Иванович сразу же заметил обман: везде в тексте минувший год был переправлен тушью на нынешний. Охота знакомиться с такими обязательствами пропала, и секретарь вышел на улицу. Иван открыл дверцы кабины, но, убедившись, что секретарь никуда не собирается ехать, снова закрыл ее и углубился в книгу.
Погода прояснялась. Облака ползли уже не такой густой чередой, кое-где между ними появлялись просветы, и тогда на какой-то момент поблескивало солнце. Земля быстро подсыхала. В лицо дул ласковый южный ветер; радуясь перемене погоды, заядло чирикали взъерошенные от ненастья воробьи. На улице дрались два петуха — красный и белый. Они стояли в воинственных позах, внимательно следя друг за другом. В одно и то же мгновение петухи взлетали, стараясь клюнуть друг друга в гребень. Куры, из-за которых, видно, началась эта драка, не обращали на нее никакого внимания. Они с безразличным видом клевали что-то в траве.
Бой петухов развеселил Николая Ивановича. Он даже остановился, наблюдая, с каким ожесточением противники не соглашались уступить друг другу первенство. Наконец белый изловчился и несколько раз подряд клюнул красного в гребень. Он явно брал верх. Николай Иванович громко хлопнул в ладоши, и перепуганные петухи разбежались в разные стороны.
Николай Иванович зашагал по улице. Ему со времени избрания его секретарем райкома два или три раза пришлось проезжать через деревню, где он когда-то впервые пробовал свои силы. Но это были обычные поездки по району, и он даже не смог как следует разглядеть все новое, что появилось в Полыковичах за тридцать лет его отсутствия. А новым было все: улицы, хаты, длинные общественные строения, магазин, ясли, школа, даже лес, отступивший дальше от деревни, и небо, которое, кажется, стало выше. Николай Иванович не узнавал ничего. Он помнил Полыковичи большой разбросанной деревней. Была, правда, одна улица, где хаты сбились, говоря словами Якуба Коласа, как овечки в летний зной. На их крышах рос крупный зеленый мох, и хаты из-под крыш смотрели на белый свет своими подслеповатыми оконцами словно исподлобья. Почти в каждом дворе росли развесистые груши-дички…
Это был центр, застроенный, может быть, еще во времена крепостного права. Остальная деревня, подхваченная ветром столыпинщины, рассыпалась на хутора и хуторки, соединявшиеся между собой только узкими стежками. С пригорков, которыми начинались Полыковичи, казалось, что деревня пошла плясать вприсядку.
Была в деревне церковь, а против нее большой поповский дом. В одной половине этого дома, реквизированной у попа, помещалась изба-читальня. Все исчезло — и церковь, и поповские хоромины. Николай Иванович искал глазами место, где когда-то была изба-читальня, и долго не мог найти. Все старые ориентиры пропали. Наконец секретарь увидел свою ошибку: поиски нужно было начинать от пригорка при въезде в деревню. Планировка улиц стала совсем иной, и место, где когда-то стоял богатый дом попа Ярошевича, судя по всему, отошло под огороды.
Шагая деревенской улицей и вспоминая прошлое, Николай Иванович вдруг поймал себя на ощущении, что за ним кто-то идет. Он круто повернулся и столкнулся почти лицом к лицу с высоким тонким юношей, одетым в поношенный серый пиджачок. Хлопец шел в двух шагах от секретаря и, видимо, не отваживался с ним поравняться.
— Добрый день, Николай Иванович, — смущенно промолвил юноша, — я хотел с вами по делу…
— Слушаю вас, по какому делу? — Николай Иванович замедлил шаг, вглядываясь в лицо своего собеседника. Хлопцу было не более восемнадцати лет; черные, как ласточкины крылья, брови, пухлые красивые губы, мягкие черты — все это делало его лицо похожим на девичье. Юноша волновался.
— Я работаю заведующим радиоузлом, монтером и секретарем комсомольской организации, — начал он.
ebooksa